– А твои, что ль, не покупают? – спросил он.
– Вот еще! Я сдаю свои работы в нормальный салон. – И она снова взялась за кисть.
Алешка опять глянул на ее рисунок и вдруг предупредил:
– Упадет.
– Этюдник?
– Гнездо. У тебя там воронье гнездо на дереве. Так никогда не бывает. Вороны очень умные и умелые. У нас на даче летом ураган был, даже много крыш сорвало, но ни одного вороньего гнезда не сдернуло.
Я тоже пригляделся – Алешка прав. Гнездо прицепилось за ветку нелепо и ненадежно.
– У тебя хороший глаз, – согласилась Машка. – А что вон там, в конце оврага, за романтическая хижина? Я хочу ее тоже запечатлеть.
Романтическая хижина – это заброшенная и ободранная трансформаторная будка, бывшая. Оборудование из нее все забрали. И наши местные хулиганы устроили там свою штаб-квартиру. Когда участковый об этом узнал от недовольных граждан, он навесил на железную дверь большой замок.
– Это будет хижина рыбака, – решила романтическая Машка.
– Это будет что-то совсем другое, – вполголоса проворчал Алешка.
Мы распрощались и пошли домой.
– Дим, – сказал дорогой Алешка, – ты какой-то несовременный. Надо было у Машки телефончик попросить.
– Мне это надо?
– Надо, – уверенно сказал Алешка. – И не только тебе.
Время пошло дальше. Алешка все чаще заходил к Чашкиным. И вид у него становился все загадочнее. Вот-вот лопнет от распирающей информации. Но я его не торопил. Рано или поздно расскажет сам. Лучше, конечно, раньше, чем позже.
И вот в одно прекрасное утро Алешка сказал мне:
– Сегодня в школу не пойдем.
– Что за праздник?
– Пенсию дают.
– Не рановато тебе пенсию получать… – начал было я, но осекся, вспомнил. – А Никишов?
– Все уже готово, шеф. Ты у какого банка будешь дежурить? Я – с Никишовым.
– Ты дома будешь дежурить. На связи.
– Фиг без масла!
Тут вошла мама:
– О чем спор с утра пораньше?
– Димка в школу не хочет идти.
– Что за новости? Алексей, пригляди за ним, чтоб не прогулял.
– А то!
И вышли мы из дома вместе. А потом разделились – я включился в группу захвата Сельянова, Алешка возглавил группу Никишова.
Наша группа никого не захватила, а Лешкина захватила… почти.
Все произошло очень быстро.
Никакой мелкий пацан в этот раз не засветился. Просто пожилая бабуля вышла из банка, держа в руке сумочку с пенсией. Откуда ни возьмись выскочил парень в волчьей маске – хвать сумочку – и за угол!
Никишов со своими орлами рванул за ним. Догнали – спортсмены ведь, – круто схватили… Но! Будто схватили не того. Парень был и без маски, и без сумочки. И особо не сопротивлялся:
– Обознались, кенты! Он вон куда побежал – к остановке. Дуйте, пока в троллейбус не сел.
В азарте дунули. Как раз отошел от остановки троллейбус, и им даже показалось, что кто-то строит рожи в заднее окно. Расстроенные и огорченные вернулись к банку. А тут их Алешка еще нещадно огорчил:
– Прорвались, опера? Шляпы драные!
– Не выступай, Леха. Исчез, как привидение.
– Ага, исчез! Вы его в своих руках держали.
– Да это не он. У него – ни кошелька, ни маски.
Алешка вздохнул, как взрослый на малышей:
– Кошелек у него, а маска у меня. – И он протянул им волчью маску, которую до этого держал за спиной.
Сначала была немая сцена. А потом сцена с вопросами:
– И где?
– И что?
– И когда?
Оказывается, Алешка – он был в арьергарде – раньше всех догадался об этом механизме ограбления. И разглядел на ступеньках, ведущих в подвал, сброшенную маску.
В общем, принцип действия оказался довольно продуманным.
Жалостный малец подходит попросить денежку, «Волк» выхватывает кошелек, бежит за угол, сбрасывает маску, передает кошелек сообщнику. А тот либо скрывается за другим углом, либо заскакивает в подъезд.
– Знаешь что? – мудро сказал Алешка. – Это так здорово продумано, что без старшего учителя не обошлось.
– Точно! – поддержал его Никишов. – Кто-то эту шпану обучает. – И еще добавил: – А этот «Волк» мне показался знакомым. Где-то я его видел.
Я им ничего не сказал. Я только подумал, что наш участковый дядя Гриша прав: каждый должен заниматься своим делом.
А потом я еще раз подумал, и мне показалось, что наш Алешка тоже прав…
Глава VII
Керосиновые бутерброды
Неожиданно мне позвонил Никишов:
– Димон, я вспомнил этого парня. Это Махновский. Его года два назад из школы исключили. Врубился? Тогда тебе еще один факт: у него есть младший брат, мелкий такой. Догнал?
И догнал, и врубился. И вспомнил этого Вадика Махновского, которого в школе сначала звали Вадик-Гадик, а потом прозвали Махно. Был такой в давние годы, во время Гражданской войны, анархист-разбойник. Он воевал против красных и против белых, против интервентов и против обычных крестьян. Так что Махновского этим именем прозвали не зря. Он тоже воевал со всеми. Отбирал деньги и мобильники у первоклашек, грубил учителям, хулиганил на улице, хамил участковому. Он был вообще злой человек. Он никого не любил и всех ненавидел. Даже своих родителей – за то, что они много работали, но мало зарабатывали. В конце концов он так всех достал, что его исключили из школы. Всем было известно, что Махно и его дружки – опасная шайка. Они уже все состояли на учете в полиции, с ними беседовали и их воспитывали, но они только ржали, как кони, и хрюкали, как свиньи. И вели себя так же. Говорили, что они обворовывали пьяных, грабили по ночам ларьки и пускали в ход кулаки и палки против тех, кто был слабее. А теперь, значит, взялись грабить пенсионеров. Это уж совсем подлое дело. Пенсионеры – они самые слабые и беззащитные. И если они лишаются пенсии, то им даже голодать приходится. Таких людей, как этот Махно, нельзя ни понять, ни простить.
Сгоряча мы тут же решили сходить к участковому, но быстро остыли. Нам пришлось бы признаться, что мы все-таки продолжили заниматься не своим делом. И если в первый раз все обошлось, то уж теперь мало не покажется.
– Да уж, – усмехнулся в трубку Никишов, – еще и Семен Михалыч нас в угол поставит. Вне очереди.
Придется действовать самим. И понадобится не только сила, но и хитрость. И тут я припомнил некоторые рассказы нашего папы о том времени, когда он служил участковым и опером. «Лучше всего, – говорил он, – брать преступника с поличным – тогда он не отвертится и получит по полной программе». И я сказал об этом Никишову. И услышал за спиной Алешкин голос.
