– Вот еще! – фыркнул Алешка. – Учись лучше на балерину.
– Это почему? – Таньке стало интересно.
– Потому! Если будешь художником, все будут смотреть на твои картины, а не на тебя. А станешь балериной, все будут только на тебя любоваться и пальцем показывать. И приговаривать: «Это кто же такая хорошенькая? И как она доехала? И не проголодалась ли по дороге? И как она себя чувствует в доме Оболенских?»
– Пошел черт по бочкам, – усмехнулась мама. Она всегда так говорит, когда Алешку «заносит».
– Ваш Алешка, – совсем по-взрослому сказала Танька, – почти не изменился.
– Вредные не меняются, – объяснила мама.
– Жалко. А я ему хотела свои рисунки показать.
Оказывается, чтобы поступить в этот лицей, нужно сначала пройти конкурс. Представить свои рисунки – акварельные и карандашные. А уж комиссия из художников решит: допускать тебя к экзаменам или нет. Будут потом на твои картины пальцем показывать или лучше идти прямо в балерины.
– Ладно, – согласился Алешка, – показывай свои шедервы.
И все пошли в нашу комнату и уселись живописной группой на Алешкиной тахте. Разглядывать «шедервы».
Сначала Танька показала свои акварельные пейзажи, с которых так и повеяло прошлым летом. Я, конечно, не такой специалист, как Алешка, но мне эти картины очень понравились. Сразу было видно, что художник Танька писала их с любовью.
Вот наше любимое озеро, правда, в непогоду. Морщится от ветра, гнутся стебли камыша, даже слышно, как он шуршит. Набегают на песок волны, растекаются мутной пеной.
Вот наша любимая березовая роща. Так и кажется – чуть шагни в ее прохладную и тенистую глубину, тут же под ноги бросятся наперегонки стаи грибов.
Вот колышется под солнцем и облаками наше задумчивое разноцветное поле, и звенит над ним всякая птичья мелочь.
Вот наш любимый фургон со спущенными колесами, в котором мы с Алешкой жили летом. Он такой родной и близкий, что прямо захотелось снова оказаться под его доброй крышей.
Да, хорошие приветы привезла нам Танька.
– Это я рисовала, – объяснила она про фургон, – когда особенно без вас скучала.
На рисунке рядом с фургоном высилась наша любимая береза со скворечником, откуда торчала мышиная мордочка.
– Опять! – взвизгнул с возмущением Алешка.
Опять… В одно лето в скворечнике вместо скворцов поселилось семейство мышей-полевок. Но Алешка живо с ними расправился – переселил их в подвал нашего вредного соседа, который все время ворчал, что береза затеняет его грядку с клубникой, и грозился ее срубить (березу, конечно, а не клубнику).
– Ничего, – сказала Танька, убирая в папку рисунок. – Весной скворцы их выгонят.
Потом она стала показывать карандашные портреты наших летних друзей и знакомых. Получилось у нее очень похоже, все они узнавались с первого взгляда, но чего-то не хватало. Алешка очень внимательно эти портреты рассматривал, а потом взял свой карандаш и спросил Таньку:
– Можно?
Танька кивнула – она знала, что Алешка рисунок не испортит, а сделает его еще лучше.
– Это Рустам? – спросил Лешка.
Рустам. Или Рахим. Точно никто не знал. Продавец в нашем магазине.
– Я его сразу узнал. – Алешка прищурился и вытянул руку с листом подальше. – Только у него глаза другие.
– Какие? – удивилась Танька.
– Вот такие. – Алешка растянул глаза пальцами до узких щелочек. А потом чуть тронул карандашом рисунок.
– Здорово! – ахнула Танька.
Надо же – всего два штриха – и Рустам (или Рахим) ожил, засветилась в его узких глазах дружелюбная хитринка.
Алешка взял следующий рисунок – портрет дяди Юры. Это наш местный тракторист из деревни Пеньки. Он всегда немножко небритый и немножко лохматый. Очень хороший человек.
Еще пара штрихов, и дядя Юра тоже ожил. И сейчас, глядя на его портрет, очень многое можно было рассказать об этом человеке. Лицо задумчивого и растерянного добряка, который все время что-то забывает и не может вспомнить. Что-то теряет и никак не может найти.
А это наш дядя Боря, папин брат, танкист-полковник. Лешка всего лишь наметил морщинку возле глаза, а все тут же вспомнили, как дядя Боря говорит свою любимую приговорку: «Более-менее». «Боря, ты проголодался?» – спросит мама. «Более-менее», – ответит дядя Боря.
Тетя Зоя, жена дяди Юры, под Алешкиным карандашом вытянула губы в ниточку – сердится на мужа.
Тут Танька не выдержала и завопила:
– Лешка, ты волшебник!
– Ага, – лениво согласился Алешка. – Дед Мороз. Более-менее.
– Я буду твоя Снегурочка, ладно?
– По его характеру, – засмеялась мама, – ему Снежная баба нужна. – Она забрала Танькины рисунки, аккуратно собрала в стопочку и положила на стол. – Все, детишки, спать!
– Кто сказал? – спросил Алешка.
– Крышкин.
Этот неизвестный Крышкин почему-то всегда выручает нас, когда сказать нечего, а сказать хочется. Откуда он взялся, уже сейчас и не припомнишь. Кажется, Алешка его притащил.
– Кстати, – спросил я Алешку, – а как ты догадался, что Танька к нам приедет?
– Ты бы тоже догадался, – великодушно объяснил Алешка, – если бы она тебе об этом на мобильник сообщила.
Мама постелила Таньке в папином кабинете, но когда ушла, Танька потихоньку перебралась к нам, и мы еще полночи шепотом вспоминали наши боевые летние дела. Не догадываясь, что теперь нас ждут новые дела – осенние. Но тоже боевые…
Конкурс Танька благополучно прошла, рисунки ее похвалили, особенно портреты, и она начала сдавать вступительные экзамены. А мы продолжили свою учебу. Я – в девятом классе, Алешка – в третьем. Все у нас шло своим чередом, как всегда осенью, когда учиться еще не очень надоело. Правда, у Алешки начались проблемы с их учительницей Любашей. Так ее прозвали из-за детского роста и детского характера. Они оба были упрямые и часто спорили, как дети, доказывая свою правоту.
В этом учебном году разногласия у них начались, когда Любаша раздала по классу список книг для внеклассного чтения. Алешка пробежал по нему глазами; почти все из этого списка он уже давно прочитал, еще до школы, а любимые книги и не по одному разу. Но тут он наткнулся на одного знакомого автора и вычеркнул его фамилию красным фломастером.
– В чем дело, Оболенский? – спросила его Любаша.
– Я эту книгу читать не буду. Плохой писатель.
– Ну, не тебе судить.
– Почему не мне? – удивился Алешка. – Он же не для себя пишет книги. А для нас.
– Ну и чем же он плох? – Любаша была уверена в себе. Но она, видно, еще не совсем разобралась в Алешкином характере. – Чем он тебе не угодил?
