Мне даже как-то легче стало. А он и на выходе не удержался и сказал охраннику:
– Собирай вещички, дяденька. Скоро к вам ОМОН со спецназом придут.
На улице уже было по-осеннему темно. В домах светились разноцветные окна. Вокруг фонарей весело плясали оранжевые круги.
По дороге до дома я коротко рассказал ребятам о содержании «переговоров».
Алешка не удивился, а Танька возмутилась:
– Ну и семейка! Змей, змея и змейка!
– Да Левка-то не виноват, – заступился за него Алешка. – Они ведь сначала его хотели использовать. – И добавил с гордостью: – Но у него данных не хватило.
– Уж лучше бы его! – сказал я. – Не так подло было бы.
– Как сказать, – задумчиво произнесла Танька. – Лешка им все-таки чужой.
Уже около нашего подъезда мимо прошагала Машка Козлова с этюдником на плече.
– Давно не виделись, – сказал Алешка. – Как там весенняя осень на берегах Самородинки?
– Процветает. Вы, между прочим, хихикали над моей романтической сторожкой, а там в самом деле огонек светится.
– Как это он светится, – сказал я, – если там окошек нет?
– А дверь приоткрылась – из нее свет мигнул.
– Бандитское гнездо, – сказала Танька, когда затихли в осенней дали Машкины каблуки.
– Мышеловка, – усмехнулся Алешка.
Дома мы, конечно, все рассказали родителям. Они среагировали по-разному. Мама даже немного загордилась, что Алешке приготовили такую ответственную и трудную роль. Но все поняли, что она просто хотела поддержать Алешку, чтобы он не расстраивался. И еще сказала:
– Пусть только заявится эта Ираидка! Главное – чтобы она с тортом пришла. Уж я найду ему применение.
– Не вздумай, мать, – улыбнулся папа. – Ты ей прическу испортишь, а нам всю игру. Спугнешь аферистов.
– Пап, – спросил Алешка, – а Тиграну здорово достанется?
– Не знаю. Это будет суд решать.
– Но он же ведь еще ничего не натворил.
– Не довел преступление до конца. По независящим от него причинам. За это тоже наказывают. К тому же укрывал краденое.
– А пусть он придет и чистосердечно раскается.
– И все картины вернет, – добавила Танька.
– Лех, – не выдержал я, – ты ж говорил, что тебе их не жалко.
– Ну, когда это было… Да мне и сейчас их не жалко. Мне Левку жалко. Он ни в чем не виноват, а ему будет хуже всех, если его отца посадят в тюрьму.
– Ладно, – сказал папа. – Мы подумаем, что можно будет сделать.
– Правильно, – сказала мама. – Завтра подумаем. А сейчас мыть руки-ноги, пить чай и спать.
– А ноги-то зачем? – спросил Алешка.
Вторая четверть учебного года началась сурово. Сильно похолодало, иногда даже выпадал снежок. Скучная погода навевала скучные мысли, учиться не хотелось. А когда, собственно, хочется учиться? Разве что в День знаний, первого сентября. Да и то ненадолго.
Правда, у Таньки дела с учебой шли хорошо и успешно. Ее все время хвалили (это Костя нам сообщал, сама Танька скромничала себя хвалить) и даже выбрали в какой-то художественный совет. И там она часто заседала за одним столом с деканом Чашкиным. А однажды сказала: «Если бы он не был жадным до денег, то был бы очень хороший человек». Чушь какая-то. Все равно что сказать: «Он очень хороший человек, только жулик».
Но с Танькой, как и с Лешкой, очень трудно спорить. Танька упорная, а Лешка хитрый. Он запросто может доказать, что хороший жулик – это хороший человек. Потому что хорошо делает свое любимое дело. Конечно, он при этом хитрит. Победа в споре ему в сто раз важнее истины.
Хотя в чувстве справедливости Лешке не откажешь. Он все так же дружески опекал Левку. И, кажется, не зря.
На родительском собрании в их классе Любаша отметила, что Чашкин заметно исправился и «нормально чувствует себя в коллективе». То есть перестал вредничать и ябедничать. Правда, сказала она, под влиянием Оболенского стал озорничать. В частности, разбил горшок с редким цветком. Но, к чести его сказать, сам в этом проступке признался.
Я все чаще думаю, что взрослые очень сильно ошибаются, когда говорят, что хорошо знают своих детей. Дети сами регулируют, что должны о них знать учителя и родители и что им знать совершенно не нужно. Чтобы не огорчались.
Вот вам пример с этим редким цветком. Любаша называет его редким, потому что он очень редко цветет. По правде сказать, так редко, что еще ни разу. И грохнула этот цветок с подоконника Ленка Стрельцова – первая Алешкина любовь в первом классе.
– Кто это сделал? – строго спросила вошедшая некстати Любаша.
Ленка не успела открыть рот, как вскочил… Левка:
– Это сделал я!
Когда я об этом узнал, я сразу понял: влияние Оболенского. Там, на даче по вечерам, когда они укладывались спать, Алешка рассказывал какую-нибудь свою любимую книгу. Потому что у Левы своих книг не было. И вот когда Алешка рассказал, как Том Сойер принял на себя вину Бекки Тэчер, Лева сквозь дрему выдал:
– Ну и дурак!
А через неделю повторил этот героический поступок. Не зря Алешка с ним нянчится. Толстый Мальчик становится человеком.
Приближался день выплаты пенсий. Мы были уверены, что Вадька Махно и его команда этот день не пропустят. Никишов укрепил свою группу ребятами из борцовской секции. Все они с удовольствием согласились – дело благородное и нескучное. Алешка провел инструктаж:
– Главное, Андрюха, маску захватить и того, кому Вадька кошелек передаст. Тогда не отвертятся.
– Сделаем, командир.
– Но я вас на всякий случай… это… как это?.. А! Продублирую, – вдруг заявил Алешка.
– И не вздумай, – возразил я. – На все время операции – под ключ.
– И Таньку тоже, – сказал Никишов.
– Ладно, – неожиданно согласился Алешка. – Я на связи буду.
– Димон, – предложил Никишов, – может, все-таки участкового предупредим?
– Не знаю. – Я задумался. – Ведь он один не справится. Разбегутся они, как тараканы…
– Ладно, – сказал Никишов, – мы там все подходы заблокируем. Ни один пенсионер не проскочит.
– Папе тоже не скажем? – спросил меня Алешка.
– Это не его профиль – такая мелочь. Сами разберемся.
Накануне решающего дня Алешка подозрительно засуетился. Зачем-то залез в кладовку, чем-то там звякал и брякал и что-то засунул в рюкзачок. А потом, выпросив у мамы денег на чипсы, отправился дышать свежим воздухом.
Воздухом он дышал возле «Пятерочки». Довольно долго. И как бы случайно попался на глаза Свистку. Тот сразу подскочил и затрещал:
