- Пожалуй, ты права, - согласился сыщик. - Поеду за телефоном. Авось удастся сдвинуться с мертвой точки!
* * *
Москва. Девять месяцев тому назад
Феодора, подчиняясь голосу интуиции, отпустила джип с водителем у дома своих родителей.
- Поезжай, не жди меня, Илья. Скажи Владимиру Петровичу, что моя мама прихворнула, я с ней посижу до вечера.
- Как же вы обратно добираться будете?
- На такси.
- Может, мне приехать за вами?
- Не стоит беспокоиться. Впрочем, я тебе перезвоню.
Илья уехал, а госпожа Корнеева действительно зашла на полчаса к родителям. Поболтала о том о сем, вызвала машину и отправилась к Симонову монастырю. Она решила приехать первой, осмотреться.
Странное место выбрал свекор для встречи - забор, заводские цеха… Не так представляла себе Феодора монастырь. Например, Новодевичий: там красота - стены, церкви с золотыми куполами, венцы на башнях!
- Это и есть монастырь? - с сомнением спросила Феодора у таксиста.
- Вроде да, - ответил он. - Я по телевизору передачу видел, как общественность воевала с заводом «Динамо» за храм Рождества Богородицы. Он там, в глубине территории. Вас проводить?
- Нет, спасибо.
Таксист уехал, а она пошла по расчищенной от снега дорожке к постройкам, мало напоминающим монастырские сооружения. Поднялся ветер. У Феодоры замерзли лицо и руки в тонких перчатках. Она уже пожалела, что явилась раньше назначенного времени. Корнеевы, видно, все с придурью, не только ее супруг, но и его папаша. Идти неизвестно куда ей расхотелось, а мороз не давал стоять на месте.
Блуждая вокруг да около, чувствуя, как от холода коченеют ноги, Феодора была близка к тому, чтобы плюнуть на все и уехать. Она уже подошла к дороге, подняла руку, останавливая первую попавшуюся машину, как рядом с ней затормозил «Мерседес» свекра.
- Тепло ль тебе, девица? Тепло ль тебе, красная? - спросил он, распахивая дверцу и улыбаясь.
Эти слова из детского фильма-сказки «Морозко» Феодора знала наизусть. Будучи маленькой девочкой, как она завидовала бедной сироте Настеньке, получившей, словно по волшебству, жениха-красавца и богатое приданое! Однако на свой счет Феодора Рябова не заблуждалась с раннего детства. Ни трудолюбия, ни доброго сердца, ни способности бескорыстно любить, как у Настеньки, у нее и в помине не было. Значит, ей суждено, как злой и ленивой мачехиной дочке, получить от судьбы сундук, полный черного воронья, да сани, запряженные вместо лошадей неуклюжими хрюшками. А вместо жениха - кукиш!
- Нет уж, - сидя у экрана телевизора и заливаясь слезами обиды, шептала девочка, - не стану я на Морозку надеяться, сама о себе позабочусь.
И вот теперь, когда она раздобыла себе молодого богатого мужа, ей уже не нужно больше притворяться. Она не медовенькая сиротка, она - злюка! Ишь, подъехал на крутой тачке и решил, что ему все позволено? У нее зуб на зуб не попадает, а он шутки шутить вздумал! «Ну, так я тебе отвечу, как положено», - подумала Феодора и выпалила:
- Ты что, совсем сдурел, старый? Как мне может быть тепло?! У меня руки-ноги замерзли!
Корнеев оценил юмор, расхохотался от души, без тени злости или возмущения. Вышел из машины, подал руку:
- Садись, невестушка. Ради такого случая я сам за рулем!
Когда она отогрелась в салоне автомобиля, Петр Данилович повел ее длинным проходом между заводскими постройками, показывать руины Симонова монастыря.
- Раньше их было два, Старый и Новый, - рассказывал он. - А теперь и вовсе остались лишь жалкие напоминания о былой роскоши. Стены разрушились, храмы после революции были взорваны. Варварство, Феодорушка, неописуемое, непостижимое!
- Зачем вы меня привели сюда? - не выдержала она.
- Как зачем? - наивно поднял брови Корнеев. - Беса изгонять!
Кровь ударила Феодоре в лицо. Что он говорит, этот полоумный старик? Но посчитать Корнеева стариком она явно поторопилась. Характером, ощущаемой в нем внутренней силой, скрытой энергией он превосходил молодого Владимира. Даже внешне свекор выглядел импозантным, уверенным в себе мужчиной зрелого возраста, этак лет пятидесяти пяти, прекрасно сохранившимся, с озорным блеском в глазах, мгновенно, без перехода, сменяющимся стальной решимостью. На самом деле Петру Даниловичу исполнилось шестьдесят.
- …на мою скорую смерть надеешься? - словно сквозь густую пелену морока, долетели до нее слова свекра. - Мечтаешь стать единовластной хозяйкой миллионов? Зачем тебе, девица, столь тяжкая ноша? Плечи у тебя хрупкие, и сама ты нежная, предназначенная для любви, а не для того, чтобы делами ворочать. Одумайся, красавица! Озолочу!
В голосе господина Корнеева звучали неприкрытая ирония и, как ни странно, снисходительность, ласковая теплота.
Феодора готова была взорваться, выразить бурный протест, но подавила подкатившую волну гнева. Как легко, играючи, почти шутя, он разоблачил ее далекоидущие планы. Как изящно! И… добродушно.
- Володька не в меня пошел, - продолжал между тем свекор. - Он тебе не опора. Случись что со мной, кому все оставлю? - Корнеев властно и одновременно мягко взял ее за плечи, повернул к себе лицом, заглянул в душу, на самое дно. - Разве что ты меня заменишь, невестушка? Слово мое крепкое! Теперь твой соблазн глодать тебя станет пуще прежнего, аки чудище ненасытное. Сможешь ли преодолеть искушение?
- Ты… дьявол! - рванулась она, шарахнулась назад. - Пусти!
- Бесы в нас вселились, - захохотал Петр Данилович. - С самого рождения. И в тебя, и в меня! Ах-ха-ха! Ха-ха! Потому и выбрал я местом нашей встречи Симонов монастырь.
- При чем тут монастырь? - смиряясь, покоряясь его воле, пробормотала Феодора.
- Так ведь в прошлые-то времена в сию обитель свозили «порченых» и «бесноватых» со всей матушки России. Мне еще дед покойный про то сказывал. Наши предки, Корнеевы, служили тут, постриг принимали, от них из уст в уста байка передавалась про бесов. Жила здесь еще лягушка-демон, - перешел на шепот свекор. - Под стену монастыря подкапывалась, да не успела, от праведных молитв в камень обратилась.
- Вы что? - отпрянула Феодора.
- Есть большие любители смотреть на покойников, - громче зашептал ей в ухо Корнеев. - А бесовское зрелище куда заманчивее, заразительнее! Стоит раз, один всего разочек взглянуть, как еще и еще хочется! Тянет! Не отпускает!
Феодора вздрогнула от разлившегося в груди холода. От мороза ли, от слов ли Петра Даниловича пробрала ее дрожь до самых костей.
Внезапно выражение лица Корнеева изменилось, приобрело прежнее самодовольство и спокойную респектабельность, руки разжались и выпустили невестку, которая словно в сатанинских когтях побывала. Она продолжала ощущать плечами, кожей и каждым нервом прикосновение его сильных, цепких пальцев.
