Они стояли или сидели на карачках, безучастно свесив головы, распространяя тяжелый, смрадный дух. А наглое воронье так и норовило усесться бедолагам на головы. С карканьем перелетая от одного столба к другому или вздымаясь вверх и кружа там, словно над падалью.
Я уже открыл было рот спросить, почему приговоренных никто не отвяжет, если до города больше версты, а стражников даже не видно, когда понял, что в их позах мне не понравилось. Эти люди не были привязаны к колам, а насажены на них. Вот и не снимал никто… Помочь все равно уже нельзя. Не со здешним уровнем медицины.
– Кто это? За что их?.. – не удержался все же.
– Это одному Богу известно, – развел руками Чернота. – Может, казаков поймали… А, может, в недобрый час басурманам просто под руку подвернулись. Искандер-паша любит напоминать людям о всемогуществе Порты.
В это время один из мучеников застонал и открыл глаза.
От неожиданности я аж шарахнулся, потом сбросил тюк и бросился к несчастному… Вернее, сделал попытку. Не успевая схватить меня, Василий сделал подножку, и только потом – поднял с пыли и с силой встряхнул.
– Совсем ум потерял, дурень? Ему уже ничем не помочь, а самого стражники заприметят. Думаешь, почему тут никого нет? Со стены смотрят и всё примечают. И те, кто чересчур сердобольный – на их место встанут.
– Но…
– Помалкивай, тебе говорят. Бери тюк и шагай дальше…
– Василий! Мы же люди! Нельзя так… Хоть напиться ему дайте.
Казаки и контрабандист переглянулись и сочувственно покивали.
– Да… Теперь и сам вижу… блаженный. Смотри, товарищ твой, хоть и моложе годами, а соображает: что если остальным ночью милосердие кто-то оказал и перерезал горло, а этого оставили умирать, значит – заслужил мучения… А дать напиться – только продлить агонию…
Я мог бы возразить, что никто не заслуживает такого. И что ночного благодетеля могли спугнуть раньше, чем он закончил акт милосердия… но в это миг мученик издал последний протяжный вздох и обмяк. Может, и не умер еще, но смерть уже стояла рядом, а боль он теперь не чувствовал…
Понукаемый товарищами, я взгромоздил тюк на плечи и сунул в него нос, пытаясь ароматами табачного листа перебить вонь трупов. Удивляясь лишь одному, что Олеся отнеслась к виду казненных совершенно спокойно. Неправильно это. Не должна девушка, тем более ее возраста, быть такой равнодушной к чужой боли и мучениям. Потому что либо она натерпелась такого, что и не передать, а потому зачерствела сердцем и душой, либо и Олеся совсем не та, за кого себя выдает…
«Тьфу ты… Нет, ну я точно параноик. Причем на самой последней стадии…»
Широкая территория между стенами Нижнего города и валами пригорода больше всего напоминала восточный базар, почему-то раскинувшийся в ремесленном районе. Здесь всего было столько, что глаза разбегались. А главное, совершенно непонятно, по какому принципу и как искать то, что тебе надо. Конюшни стояли вплотную к нескольким кузницам. Рядом, ароматами свежего хлеба, перебивая даже запах навоза, угля и окалины, дымила пекарня. И прямо перед дверями дома – на сколоченном из досок прилавке разбитная румянощекая молодица вовсю приторговывала горячей выпечкой. Да так бойко, что два паренька-помощника едва успевали подносить товар.
А напротив нее торговали взваром и квасом. Тоже весьма бойко. Даже зазывать не приходилось. Кто ж не знает, что сухая ложка рот дерет, а коврижка на зубах залипает?
Тяжело шагая, мимо нас прошел типичной татарской наружности мужчина, неся на спине огромный бурдюк. Может, с вином, но скорее всего с кумысом. Во-первых, вино не воняет так. А во-вторых, рядом все же конюшни, а не винокурня или виноградник.
В этой сутолоке мы со своим табаком были как родные. Осталось только найти место, где сбыть товар.
– Куда дальше? – Полупуд остановился, дойдя до перекрестка. Здесь можно было повернуть налево или направо, оставаясь в пределах Нижнего города. А можно было войти через еще одни ворота в Средний город.
– Прямо… – подсказал Чернота. – Те, кто вам нужен, в Верхнем городе обитают.
– Почему в Верхнем? – пользуясь расположением контрабандиста, я позволил себе расспросы. – Здесь вокруг столько лавок, что я в жизни не видел. Или они кожами не торгуют?
– Торгуют… – усмехнулся Чернота. – Здесь всем торгуют. В основном тем, что на поле или в лесу выросло. Рыбой опять-таки… Там… – он махнул рукой на запад, – ближе к причалам. Но найти можно всё, что пожелаешь. От горсти соли до наложницы. Вот только не в таких количествах, как вы продать и купить хотите. В Нижнем городе заключают сделки те, кто за каждый грош торгуется. В Среднем – уже говорят о пудах и дюжинах… Но телегами или байдаками продают и покупают только в Верхнем. Поэтому нам туда. Или, может, вы хотите сами к прилавку встать и распродать мушкеты поштучно?
От предположения о такой возможности главарь контрабандистов даже засмеялся. Типун поддержал шутку смехом, а я не преминул вставить подходящую реплику:
– Точно! А чего? Вот прям сейчас и начну выкрикивать: «Налетай, подешевело! Мушкеты швейцарские, кремневые! Два по цене одного! Огневой припас в подарок! Бери, честной народ, пока не передумал. А то завтра дешевле будет!»
Не закаленные агрессивной рекламой всего и всех, мои спутники застыли с открытыми ртами, а случайный прохожий, услышавший эти слова, так вывернул шею, оглядываясь, что позвонки хрустнули.
– Ты чего, Петро… типун мне на язык? Не захворал, часом?
– Шутка… – я всем по очереди продемонстрировал самую широкую улыбку, на которую только был способен. – Для смеху… А разве не смешно?
– Продавать мушкеты два по цене одного? – постучал себя по лбу кормщик. Потом вспомнил. – Тьфу ты… Все время забываю… – и объяснил Черноте: – В голову раненный хлопец… В основном незаметно. Но иной раз как сморозит что-то… хоть стой, хоть падай.
– Да… После таких ранений с людьми разные неприятности случаются, – сочувственно покивал головою контрабандист. – Это не беда. Главное, что под себя не ходит. Остальное как-нибудь образуется. Ну, пойдем дальше, что ли? А то вон, уже оборачиваться стали.
Полупуд покивал, как бы соглашаясь, но с места не сдвинулся.
– Я здесь побуду… С Олесем. А вы идите. Петро, оставь свой тюк. Покуда договариваться будете – табак продам. Не обратно ж нести? Да и копейка в поясе удобнее тюка на плечах.
– Тоже верно, – согласился Типун.
– Да там все и продадим… – начал было Чернота, но замолчал.
Скорее всего, контрабандист решил, что мы решили разделиться с единственной целью: точнее узнать цены. А такой подход к делу он понимал и считал правильным. Поэтому не стал уговаривать. Похоже, он и в самом деле собирался поступить с Типуном честно. Готовый потратиться, лишь бы заполучить в свои руки Ворона.
Впрочем, кто помешает ему наверстать упущенное, после того, как байдак причалит в бухте? И если Чернота убьет Ворона, то платить за товар будет некому. Покойникам деньги без надобности. Так что, в предвкушении такого куша, главарь контрабандистов и в самом деле мог позволить себе быть искренним и честным с нами. Даже на аванс расщедриться… Особенно если и нас он тоже уже мысленно вычеркнул из списка живых.
