– Простите, простите, не хотел так напугать вас! Я друг вашей дочери, зашел узнать, где она, не могу дозвониться с утра.
Мужчина пялился на него быковатым взглядом, как рентген, просвечивая все внутренности и выворачивая наизнанку.
– Так ты и есть тот самый парень, на кого меня променяла дочь, – фраза далась ему тяжело, так, будто его доверху наполнял выпитый накануне виски.
– Нет, не думаю, что так, – Том растерялся, Даша не представила его отцу, и первая встреча получилась сумбурной и неловкой.
– Она ведь рассказала тебе, да? Ты знаешь, что она очень больна?
– Только вчера, – Томаш снова ощутил, как холодок поднимался по спине к самой макушке. – Я пытался уговорить ее сходить к врачу, но Даша очень упрямая, – Том не слышал своих слов, в горле сильно запершило.
– Да, она упрямая, это точно, – мужчина улыбнулся, но вместо радости лицо изобразило горькую маску из средневековой трагедии.
– Ей стало плохо. Ночью, в машине. Она пыталась позвонить, но, вероятно, потеряла сознание и уронила телефон. Я нашел ее утром на сиденье автомобиля с открытой дверью. А телефона нигде не было. Понимаешь, кто-то украл телефон, проходил мимо и просто забрал этот чертов мобильник, который валялся на асфальте! Не вызвал скорую, не попытался ее спасти! Молодую красивую девочку, господи, – он тихо завыл, уткнувшись в рукав, кусая собственную руку.
– Она жива? – Том с усилием выдавил из себя вопрос, за которым может прятаться или ад, или надежда.
Глава двадцать шестая
Конец – это только начало
Томаш провел ночь в больнице. В палату его не пустили, и он просидел в коридоре на лавке. Уснул под утро. Очнулся от нарастающей ломоты во всем теле. От неудобной позы и чертовски твердого сиденья заныли старые переломы. Тело – чужое, ватные ноги и руки. Он распрямился, потянулся и встал, придерживаясь за стену. «Сам калека, и подружку себе умирающую нашел», – пробормотала пожилая медсестра, вздыхая и протирая на ходу заспанное лицо вафельным полотенцем.
– Слушай, горемычный, твоя того – пришла в себя, сейчас у нее врачи, как закончится осмотр, я тебя кликну, глянешь одним глазком, вдруг уже и не доведется боле. А пока иди, умойся, что ли, я тебе чайку налью, – медсестра говорила вполголоса, оглядываясь по сторонам.
Том кивнул и поспешил в уборную. Наплескавшись в холодной воде, он вернулся, с мокрых кудрей на рубашку падали крупные капли.
– Вот, возьми, утрись, а это – твой чай, – женщина поставила чашку на стол и протянула свое полотенце.
– Спасибо, – сил на более щедрую благодарность не осталось. Томаш взял чай, а к полотенцу не прикоснулся.
– Ты зря не надейся, она долго не протянет, – медсестра цеплялась за влажную рубашку. – Я тут за свою жизнь такого насмотрелась. Да это и к лучшему, я тебе скажу, чем так мучиться, пусть уж сразу в рай, не задерживаясь.
Том скривился в мучительной улыбке.
Дверь в палату открылась. Поочередно вышли трое мужчин в белых халатах, и масках, за ними – отец Даши, следом – сиделка, дежурившая ночью. Когда врачи скрылись из виду, пожилая медсестра кивнула. Том зашел в палату. По телу побежала горячая дрожь, сердце сжалось в комок и почти перестало биться. Даша не отличалась от бледно-серого пододеяльника – тонкая, безжизненная, будто всю кровь из нее выпустили, несколько капель остались на серой наволочке.
– Дашка, – Том приблизился к кровати, – Дашка, это я, слышишь меня?
Интубационная трубка и маска превратили красивое лицо девушки в инопланетного монстра. Она открыла глаза – боль и страдание, ничего кроме.
Том опустился на колени.
– Я соскучился.
Она моргнула, глаза стали влажными. Одна хрустальная бусина скатилась по щеке и упала на подушку рядом с бурыми засохшими отпечатками. Он взял ее руку и поднес к губам – невесомая, холодная и податливая, вся в синяках и следах от иголок, почти неживая. И парня обуял страх, панический, зловещий страх. Та, которую он любил больше всех на свете, ускользала от него в другое измерение. Ускользала безвозвратно в недоступное для живых пространство, откуда нет обратного пути, откуда не приходят письма, не долетают поцелуи, там нет тепла и любви, нет воздуха и дыхания, ничего, никого, одна пустота. Это конец, конец и начало, никаких границ. Великая пустота. Великая и безжалостная. Только теперь он понял, о чем говорила Полина – маленькая девочка с огромной болью в душе.
Даша уснула. Томаш снова ждал в коридоре. Звонила Бьянка, хотела прийти, он попросил не делать этого. И так тяжело. Она уговаривала отдохнуть немного, сходить домой, поспать, переодеться, принять душ. Он обещал. Позже. Когда Даше станет полегче.
Через неделю ее состояние стабилизировалось, но оставалось тяжелым. Том забежал домой, вымылся, сменил одежду. За столом набросился на еду. Бьянка сжалась – ему больно, и она уже ничем не может помочь. Перед уходом Томаш задержался на минутку, обнял мать с необыкновенной тоской и нежностью.
– Ты – самая лучшая в мире, ты научила меня любить, – он стоял, не размыкая рук.
– Похоже, я научила тебя страдать, – она не сдержалась, заплакала.
– Страдать, когда близкому человеку больно – это тоже любовь. Кто знает об этом лучше тебя?
– Теперь и ты.
– Да, теперь и я. Спасибо тебе за это.
– Я мечтала, чтобы ты был счастлив, чтобы радовался и наслаждался жизнью.
– Так и есть, мама, разве ты не заметила?
– Прости меня, сынок.
– Я люблю тебя, мама, мне пора.
Он с силой разорвал объятия и вышел за дверь. Бьянка стояла на месте, ощущая тепло рук и запах его волос.
Томаш вернулся в больницу под вечер. У входа стоял красный спортивный автомобиль. Макс? Точно! Макс! Они встретились впервые после той страшной ночи, о которой он думал каждый день, десятки, сотни раз листая кадры, запечатленные в памяти. Он все видел со стороны, будто расположился на верхних рядах в цирке. А внизу на арене шло фантастическое представление, кровавая драма со счастливым концом. Макс дотащил парня до дома, он обещал и выполнил свое обещание, когда умер, воскрес и понял, что произошло. Не поверил, но обещание выполнил. Он пытался себя пересилить, но так и не смог набрать номер телефона, подойти и пожать руку, просто сказать «спасибо» человеку, который украл его девушку, но взамен подарил жизнь.
Макс вышел из машины. Томаш остановился. Они смотрели глаза в глаза. Теперь – совсем по-другому, не враги, но и не друзья. Как два человека, которые знали правду.
– Ты можешь на меня рассчитывать. Всегда. В любое время дня и ночи, – это и есть благодарность.
– Я понял. Спасибо, – это и было прощение.
* * *
В ночь дежурила та же болтливая медсестра. Она пустила Томаша в палату. На тумбочке стоял потрясающий букет из белых и красных роз. Рядом лежал маленький бумажный эдельвейс.
