– В смысле… – спросила она, усмехнувшись.
– Не умру, конечно, – улыбнулся Вершинин, – хотя фиг знает, но экспериментировать не хочется. А в том смысле, что жить без тебя не хочу и уже не смогу. Точно! Я стоял сегодня на кладбище и чувствовал себя совершенно одиноким, потому что тебя не было рядом. У каждого имелась своя скорбь – у отца сыновья, у мамы невесткина: они же с бабулей душа в душу прожили все годы, у ее друзей своя. А мою скорбь можешь почувствовать и разделить только ты. И утолить печали, между прочим! – снова попенял он. – И я понял, что без тебя теперь все так: и победа без тебя не та, и жизнь, и радость, и вот боль. Раньше я жил, не зная тебя, мне казалось, я счастлив, а познал тебя, и открылось, что все было только наполовину. И все мое огромное дело, моя суть, исследования и достижения без тебя не то. Не то! Не целое, не светится вовсю. Понимаешь?
– Понимаю, – серьезно ответила Марьяна, глядя ему в глаза. Помолчала пару мгновений и улыбнулась: – Но для доктора наук ты изъясняешься очень путано.
– Вот так вот, – развел он ладони в стороны. – Я, знаешь, первый раз в любви признаюсь женщине и делаю предложение. Волнуюсь, понимаешь. Так, что, пойдешь?
– Григорий Павлович, еще лет двадцать назад мы с тобой уже выяснили, что идти мне за тебя замуж придется, у меня даже рекомендация тебя в мужья имеется, вполне себе официальная, между прочим, бумага.
– Ну, слава богу, пойдешь, значит! – выдохнул он с облегчением и вытер лоб рукавом, а почувствовав, что тот влажный, с удивлением спросил: – А что я стою тут весь мокрый?
– Ты гулял. Под снегом. Теперь вот растаял и обтекаешь, – все это Марьяна произнесла с самым серьезным, невозмутимым видом.
– Маня, – рассмеялся он, – ты уникальная женщина!
– С утверждением согласна, – кивнула Марьяна и протянула руки помочь ему снять пальто. – Раздевайся, повесим его сушиться.
– Нет, это ты одевайся, а я подожду тут, – распорядился он. – Евгения Борисовна попросила не оставлять ее одну в усадьбе. Ей очень печально и страшно там одной.
– Тогда я быстро! – пообещала Марьяна и торопливо отправилась переодеваться.
– А почему ты не поехала на кладбище? – прокричал в глубь дома Вершинин.
– Глафира Сергеевна запретила! – отозвалась из комнаты Марьяна.
– Как это запретила? Вы что с ней, обсуждали ее похороны?
– Не мы, а она! – громко отвечала Марьяна из глубины дома. – Она предчувствовала свою смерть, вот и давала мне последние наставления!
– И почему ты не должна была присутствовать на ее похоронах? – никак не мог понять Вершинин логики такого требования.
Облаченная в свитер и длинную теплую юбку, Марьяна вышла в прихожую, подошла к Вершинину и объяснила:
– Потому что она считала, что беременным женщинам нельзя находиться на кладбище, тем более в такую погоду.
До усадьбы они все-таки дошли, правда, господин Вершинин некоторое время пребывал в шоковом состоянии и на действительность реагировал слабо, пытаясь осмыслить новость о своем скором отцовстве.
– Как хорошо, что вы пришли! – обрадовалась Евгения Борисовна, открыв им дверь. – А я тут ужин накрываю в малой гостиной, вы же, Марьяночка не помянули сегодня Глафиру Сергеевну, вот и посидим втроем, – и, посмотрев с опаской на Вершинина, уточнила: – Если вы не против.
– Он не против, – ответила за потрясенного Григория Марьяна, старательно сдерживая улыбку. – Он очень даже за.
– Ей нельзя пить! – вдруг бабахнул заявлением Вершинин, обратившись к домработнице.
– Воды? – перепугалась та.
– Почему воды? – не понял он и дико посмотрел на женщину. – Алкоголя.
– Так она его никогда и не пьет, – совсем растерялась Женечка.
– Да? – переспросил удивленно Григорий и, что-то вспомнив, кивнул: – Точно.
Григорий помог Марьяне снять дубленку, снял свое пальто, переобулся в домашние туфли и прошел в дом, и все это молча, погруженный в размышления.
– Что это с ним? – шепотом спросила Евгения Борисовна.
– Не обращайте внимания, – так же шепотом ответила Марьяна. – Он получил несколько шокирующую новость.
– Ну да, – горестно вздохнула домработница, поняв все по-своему. – Такое горе, он же Глафиру-то Сергеевну как любил, как любил.
Поминальный ужин на троих прошел несколько в странной атмосфере: молчаливой погруженности в себя Вершинина, нервного напряжения Женечки и ироничного наблюдения за мужчиной Марьяны.
– Григорий Павлович, когда мне съезжать? – спросила вдруг Евгения Борисовна.
– Куда? – словно очнулся Вершинин.
– Отсюда, – заробела Женечка.
– Зачем? – не понял он.
– Ну как же, – растерялась она. – Глафиры же Сергеевны больше нет, и надобности во мне тоже. Кто теперь тут хозяевами будет? Да и меня они не возьмут ведь. А может, и вовсе усадьбу продадут.
– А вам есть куда съезжать? – Вдруг Григорий понял, что ничего о Евгении не знает.
– Евгения Борисовна, – поспешила вступить в разговор Марьяна, – завтра огласят завещание, и как только семья решит, что дальше будет с усадьбой и кто тут станет жить, Гриша поговорит с владельцами, чтобы они оставили вас на прежней работе. Ну, а если у них другие планы, вы сразу переедете ко мне в дом. И я обязательно найду для вас хорошую семью для работы. Договорились?
– Но вам же не нужна домработница? – спросила Женечка, чуть не плача.
– Вы просто у меня поживете, – успокоила ее Марьяна, погладив по руке.
– Видимо, Евгения Борисовна, мы оба просто у нее поживем, – усмехнулся Вершинин. – Мне вот тоже жить пока негде. Примешь, Маня, меня на постой?
– Всех приму, – рассмеялась она. – Веселее будет.
А Женечка неожиданно расчувствовалась и всплакнула:
– Спасибо вам, спасибо! – и, порывисто вскочив, обняла Марьяну, постояла так немножко и убежала в кухню.
– У нее есть маленькая однокомнатная хрущевка на окраине Москвы, – тихо начала пояснять Марьяна Григорию. – Из родни остался только старший брат, который жил с семьей в Подмосковье. Но несколько лет назад у его жены обнаружили какое-то серьезное заболевание, и лечиться ей надо было в Москве, в клинике, в которую ее по нескольку раз в год кладут. Вот Женечка и поселила их в свою квартиру, и сейчас ей остается только вернуться и третьей с ними там жить.
– Женечку не бросим, найдем ей достойных людей. У нее же тут ухажер какой-то образовался в поселке, – вспомнил Григорий.
– Вот именно. Это еще одна трагедия, – пояснила Марьяна. – Он тоже наемный работник, и у него какие-то свои заморочки с жильем.
– Понятно, – покивал Вершинин. – Квартирный вопрос не дал развиться роману. – И неожиданно спросил: – Ты бы поехала со мной в Архангельск?
