Книга Тайна семи, страница 31. Автор книги Линдси Фэй

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Тайна семи»

Cтраница 31

Кузина Элизабет замужем за владельцем довольно необычного небольшого музея разных старинных безделушек. Он торгует ими. Но по натуре Артур чужд торговле, он усердно занимается живописью, поэтому, чтобы хоть как-то отплатить за проживание, я по утрам открываю лавку, вытираю пыль, сплетничаю с покупателями, рассматриваю вещички, и читаю, и пишу, и делаю вид, что занимаюсь работой вплоть до полудня, когда приходит Артур. Стекло в двери слегка вогнутое, крохотные пузырьки замутняют его, и когда я смотрю через это стекло, то ощущение такое, будто снова плыву на корабле из Нью-Йорка в Лондон, и вокруг туман, и океан, и неизведанное пространство. Помню, как я тогда подумала: как это просто – широко раскинуть руки, прыгнуть в волны и погружаться в холодную тьму, где уже не буду видеть вещи, которые мы видели, где перестану вспоминать, кто виноват, что так получилось. Нет, я не слишком часто смотрю через это дверное стекло.

Артур, подумал я.

Интересно, что он за человек, этот Артур, и верит ли в супружескую верность? А что касается падения в холодные темные воды… Тут я поймал себя на том, что кусаю костяшки пальцев, у них почему-то был медный привкус, и я перестал. Поднял глаза на миссис Боэм – та заглядывала в жаркие глубины плиты, где пекся ее хлеб. Я продолжил чтение.

Я вызвалась работать волонтером, кормлю супом нуждающихся в нескольких церквях в Ист-Энде, и у мужчин и женщин то же выражение, что и там, дома: они голодны и стесняются того, что голодны. И когда я вижу это, так хочется сказать им, что Господь любит и благословляет бедняков, но лишь немногие из них верят в это, как и бедняки в Нью-Йорке. А все остальное время я гуляю, и думаю, и подбираю разные слова. С историями, которые я здесь пишу, происходят странные вещи. Допустим, начинается рассказ с описания швеи, которая цветными нитками вышивает «Я вас люблю» на подкладке каждого жилета – она шьет их для торговца готовым платьем, в которого влюблена. А заканчивается беседой с умной мышкой, которая наблюдает за ее работой и знает, что торговец проводит пальцами по каждой вышитой стежками букве, но ничего не говорит влюбленной в него девушке, потому что знает, что через год он умрет.

Да и с поэзией у меня тоже не все гладко. Строки, которые поначалу казались такими удачными, при повторном чтении превращаются в какую-то сущую ерунду, а потому я уже подумываю: мне стоит заняться писанием писем. Если считаешь это дурацкой и ненужной идеей, прости. Мы настолько привыкли пересказывать друг другу все эти житейские обыденные детали жизни, вплоть до крошек на столе, заварочного чайника, стиральной доски и прочее, и мне уже начинает казаться, что все вокруг становится почти прозрачным, а сама я – в особенности. Словно во мне нет ни грамма веса с тех пор, как умер папа. Лучше я расскажу тебе другую историю, вполне реальную. Сегодня утром я нашла в лавке маленькую черепаховую шкатулку, а в ней – крохотную заводную птичку, раскрашенную во все цвета радуги, нашла и стала чистить ее до тех пор, пока птичка не засверкала, думая, наверное, что тогда она окажется настоящей и оживет. Или же я стану настоящей, и начну лучше понимать саму себя. Иногда кажется, что здесь во мне живет кто-то еще.

Если я перечту все сейчас мной написанное, то значение его начнет таять, испаряться, и тогда, наверное, я превращусь в какую-нибудь солонку, а потому посылаю тебе это письмо без оглядки. Надеюсь, у тебя все хорошо – надеюсь, не слишком часто, но очень сильно. Если хочешь, чтобы я не писала тебе больше, пожалуйста, не говори мне об этом. Просто сжигай письма непрочитанными.

Почти невидимка Мерси Андерхилл

– Мистер Уайлд, вы в порядке?

Очевидно, миссис Боэм обращалась ко мне. Так мне показалось, потому что чья-то бледная тень коснулась моего рукава.

– Я… да. Все хорошо, – ответил я.

И солгал. Дышал я с трудом, потому что в груди стало печь, словно туда налили что-то горячее, густое, с горьковатым привкусом, словно жженый сахар.

– Могу я спросить, от кого письмо?

– От подруги детства. Она сейчас живет в Англии.

– И все у нее хорошо, у этой вашей подруги?

Я не ответил и периферическим зрением заметил, что на столе возникла чашка горячего чая. Кажется, я поблагодарил ее за чай. Надеюсь, что да.

Мерси пришлось немало пережить прошлым летом. Смерть преподобного Андерхилла, а до этого – его болезнь, приведшую к безумию. Так что неудивительно, что она до сих пор еще не пришла в себя. Мерси пережила своего любимого отца, и это едва ее не убило. Меня, наверное, это тоже выбило бы из колеи, и я бросил бы все и всех, кого знал. Она всегда была храбрейшим существом из всех знакомых мне людей, а потому смогла осуществить давнишнюю свою мечту и просто бросить нас. Оставить Америку, променять ее на родину своей матери. Не думаю, что сейчас ее не затошнило бы от одного только вида Манхэттена. Я не виню ее за это, не виню ее за храбрость, которая потребовалась для того, чтобы оставить все в прошлом. В том числе и меня. Но прочитав, что она и сейчас по-своему очень несчастна, я испытал горчайшее чувство потери. И вины.

Я должен был проследить за тем, чтобы этого не случилось.

– Так она несчастлива, – миссис Боэм прислонила свои костлявые бедра к стулу напротив. – Мне очень жаль. Вы можете чем-то ей помочь?

Я поднялся наверх – решил спрятать письмо Мерси в специально отведенный для этого ящик буфета. И думал обо всех тех тривиальностях и подробностях типа крошек на столе, заварочного чайника и стиральной доски, которыми мы привыкли обмениваться почти ежедневно. Если и существовал на свете человек, составивший каталог предметов, могущих поднять ей настроение, то этим человеком, несомненно, был я.

И еще я могу написать ей письмо – это запросто.

– Постараюсь, обещаю, – сказал я, погладил пальцами по руке миссис Боэм и собрался идти в Гробницы.

– Но как могло письмо пересечь океан без адреса или марки? – бросила она мне вслед.

– Волшебство, – ответил я, застегивая пальто. – Тайны алхимии. С помощью прекрасной феи. Истинной любви. Я понятия не имею.


Здание Гробниц грозно нависало надо мной, точно замок с крепостными валами и бастионами. Феодальное, воинственное. Обычно на широких степенях у входа клубилась толпа разношерстной болтливой шушеры – адвокаты, присяжные поверенные, помощники судей, репортеры – словом, все уличные крысы, и все вроде бы при делах. Но снегопад поумерил их пыл, позатыкал им глотки влажной белой тканью. На ступеньках не было ни души. Тем удивительнее показался тот факт, что едва я подошел к дверям, как чей-то голос вывел меня из задумчивости. А думал я в тот момент вот о чем: разве конверты крадут, когда письма доставлены, и если да, то почему, черт возьми…

– Мистер Уайлд.

Я резко остановился.

– Мистер Малквин. Доброе утро.

Последний раз Шон Малквин обратился ко мне на выходе из Гробниц, когда я сопровождал миссис Адамс, а до этого мы с ним разговаривали раза два, не больше. Первый раз – о пагубной привычке надевать слишком тесные сапоги, когда ходишь кругами на протяжении шестнадцати часов, в ту пору оба мы были еще патрульными. А во второй раз – о замечательных достоинствах телеграфа и о том, что если ему придет конец, цивилизация просто рухнет, ну и так далее и тому подобное. Родом он был из округа Клэр – мужчина среднего роста, но крепкий, широкоплечий, рыжие волосы коротко подстрижены над ушами, ушные раковины заостренные и слегка отогнуты назад, как у раздраженной чем-то кошки. Похоже, он был чем-то страшно доволен. И походил на мясника, задумчиво поглядывающего на тушу, которую предстоит разделать.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация