Но вот Мэтселл поднял глаза, и смотрели они сурово.
– Хочу, чтобы вы понимали, мистер Уайлд: держать вас на работе и дальше мне будет проблематично. И не думайте, что партийные боссы уже не прознали о том, что у меня служит полицейский-аболиционист, врывающийся на судебные заседания и в логово работорговцев. Так что прошу взамен оказать мне одну любезность: посетить в субботу двадцать восьмого февраля гала-бал, который дает демократическая партия. И вести там себя так, чтобы все видели: вы просто в восторге. Это приказ.
Видимо, физиономия моя отражала одновременно упрямство и отвращение, потому как Мэтселл вдруг расхохотался.
– Добро пожаловать в мой мир, где человек должен сохранять благосклонность к своим служащим. Работайте над раскрытием преступления, докладывать мне и только мне, не трогать Варкера и Коулза, не наезжать на Ратерфорда Гейтса. Словом, не делать ничего без одобрения брата. Капитан Уайлд хорошо понимает, что молоко дают коровы, яйца – куры, а полиция финансируется политиками.
Я, кипя от негодования, поднялся и направился к двери.
– Да и еще, мистер Уайлд…
Я притормозил.
– Том Гриффин останется там, где он есть. Возможно, я передумаю, но только после того, как вы раскроете это дело. Как знать?..
– Так вы что же… оставите этого человека в заложниках, чтобы держать меня на коротком поводке?
– Нет. Я держу за решеткой признавшегося в преступлении убийцу, чтобы вы были у меня на коротком поводке. – Холодно улыбнувшись, Мэтселл поправил широкий серый лацкан. – И это тоже сработает. В том-то вся красота и прелесть. Удачного дня.
И вот я оказался в коридоре, за дверью в кабинет Мэтселла. Во мне возникло такое ощущение, словно в кожу мою впиваются тысячи колючек, точно я был соломенным чучелом, выставленным для отпугивания ворон. Но партия или не партия, а работу свою надо делать. Я уже дошел до лестницы в самом конце коридора, и там меня ждал приятный сюрприз – поначалу послышался громкий отдающийся эхом топот тяжелых ботинок, затем появился и он сам, голова в седых растрепанных кудрях.
Мистер Пист неуклюже притормозил на площадке.
– Господи боже, – воскликнул он. – Мне сказали, что вы у Мэтселла. Всё в порядке?
– Так, потрепал меня немного.
– Я слышал о миссис Адамс. Страшно ее жаль. Мистер Уайлд, я только что заходил к вам в офис…
И вот мы вместе стали спускаться по лестнице. Пист выглядел еще более неопрятным, чем обычно. Судя по всему, не расчесывал тонкие волосы несколько дней, и те спадали на плечи спутанной гривой; глаза на небритой физиономии без подбородка испуганно выпучены. Похлопав его по руке, я ждал продолжения разговора. Не понял, что означала последняя его фраза.
– Где я вас только не искал, – мрачно пробормотал он. – Теперь, конечно, уже слишком поздно, но клянусь, я сделал все, что мог. Даже пытался написать вам, но вы настолько глубоко погрязли во всех этих неприятностях…
– Я искал вас вчера вечером, – перебил его я, – но тут Шон Малквин вдруг решил меня прикончить… Ради бога, о чем это вы?
Он сунул мне в руку несколько купюр. Все, что осталось от вознаграждения от Миллингтона; эти деньги хранились в запертом ящике письменного стола. А затем затрусил вниз к выходу.
– Возможно будет лучше, мистер Уайлд, если я просто вам покажу. Хотя лично мне, как полицейскому, это больно. Очень даже больно.
– Что? – растерянно спросил я.
Но он лишь покачал растрепанной головой.
Вскоре мы добрались до моей мышиной норки. У дверей топтались около дюжины полицейских, по очереди заглядывали в помещение, что-то бормотали – при виде всего этого меня охватила тревога. Мистер Коннел, инспектор-ирландец с квадратной головой, красно-рыжими волосами, собранными в тугой пучок, и сильным пристрастием к собачьим бегам, громко кашлянул, увидев меня, и все остальные тотчас смолкли. Мне всегда очень нравился этот Коннел. Мы оба с ним читали по утрам «Геральд» с первой полосы до последней и часто из экономии покупали одну газету на двоих. А однажды он прочел мне наизусть целую серию лимериков
[31], настолько непристойных, что я до сих пор не могу удержаться от смеха, вспоминая отдельные строки.
– Нет и тени сомнения, кто сотворил такое, мистер Уайлд, – сказал мне Коннел. – А вот сможем ли мы заставить их заплатить за это – другой вопрос. Боюсь, что тут возникнут трудности.
Я протиснулся к двери. Заглянул и едва не ахнул.
Кто бы это ни сделал, постарался он на славу. Стул и маленький столик перевернуты и раздолбаны в щепки, точно по комнате прошелся ураган, или какого-то ребенка вдруг обуял приступ бессмысленного разрушения и он вознамерился стереть мое маленькое убежище с лица земли. Когда-то этот столик мы с Пистом притащили из задней комнаты Сити-холл. И теперь его обломки укоризненно взирали на меня.
Но это было еще ничто в сравнении со всем остальным.
В ходе общения с Валом я научился самому непристойному сленгу, который только существует в американском языке. Но истинного верха неприличия достиг тот, кто разукрасил мои стены алой краской. Поверх белил были выведены надписи, преисполненные такой звериной ненависти, что защипало в глазах. Слово «ЛЮБИТЕЛЬ НИГГЕРОВ» и последствия, которые ждут любителя ниггеров, занимали главенствующее место. Если верить им, то последние часы своей жизни на земле я должен провести, занимаясь разнообразными половыми актами – лично для меня просто неприемлемыми и отвратительными. Это перед тем, как меня вздернут на виселице или же сожгут живьем. Автор – нет, авторы, потому как тут прослеживались два разных почерка, и часть надписей располагалась ниже – не придерживались единого мнения на тему того, как именно меня предстоит уничтожить.
Но это неважно. Они производили должный эффект.
На разбитом столике примостилась тряпичная кукла. Лицо тоже обезображено краской, но самое неприятное заключалось в том, что торс ее был проколот насквозь – поэтому она и держалась на обломках стола.
– Ладно, теперь валите отсюда все, – раздался голос мистера Коннела. – Насмотрелись, и будет. Теперь такого и в музее Барнума не увидите, только у мистера Уайлда. А ну, разойтись по местам! Эй, Килдер, а ты задержись на минутку. Надобно решить, что будем делать.
Послышался топот ног. Два раза кто-то присвистнул. И вот в комнате остались только Пист, Коннел, Килдер и я.
– Так вы знали, что это случится? Но как? – спросил я, почувствовав, что Пист опустил мне руку на плечо. – И почему…
– Да разрази меня гром, мистер Уайлд, если я знал, что они затеяли, и не сообщил бы об опасности своему другу и товарищу по оружию. Нет, клянусь честью, это не так. Но я был в комнате отдыха и услышал обрывки разговора, и… и вас тут не оказалось. Я прямо не знал, что и делать. Потом написал вам записку и вскрыл ящик стола. Уж лучше было предпринять хоть какие-то меры предос…
