— Крутятся, крутятся вокруг. И как не крутиться?! Много ли таких красоток? А уж ежели тебе охота знать: виноватее этих наша сестра. Фик-фок на один бок — приятельницы, чтоб им пусто! Небось у каждой… Вот они-то, не приведи бог, и сбивают… Неужто Андрюша долго этак жить будет?
Ксении не удалось закурить: зубы впивались в сигарету, прокусывали ее, табак лез в рот. Она отплевывалась, бросала сигарету, брала новую. Наконец, затянувшись, спросила:
— А как он, по-твоему, "этак" живет?
— Разве дело: я ведь все вижу.
От выдержки, с какой Ксения вела себя у генерала, не было и следа. Словно весь запас ее энергии израсходовался на свидание в кабинете.
— А Лялька нешто не баба? — понизив голос, шептала няня. — А когда Андрей дома бывает? В кои веки забежит и то днем. А на ночь остаться? По большим праздникам.
— Служба такая.
— Верочке не служба нужна, а муж.
Ксения с удивлением посмотрела на старушку.
— Да ты что, заодно со всей этой компанией: "раз живем"?
— Так не так, а все-таки, — проворчала няня. — Небось ты-то сама не так жила… Твой-то Иван дома спал, а не бог весть где! Ревность, мать моя, она ревность и есть.
— Что за глупости ты говоришь?
— Вот те и глупости! А из-за этих-то глупостей вместо жизни раскардаш. Еще не такое наживем. Вот заведется какой-никакой, которому баба нужней самолета, тогда увидишь. А как баба с рельсов, так все.
— Вот и надо ее обратно на рельсы, — твердо проговорила Ксения. — Иначе… знаешь, чем это может кончиться? Как у нас с Иваном.
Выговорила и отвернулась.
— Уж там-то не твоя вина, — тихо проговорила старуха и несколько раз осыпала грудь мелкими крестиками. — На то испытатель.
— Боже мой! — Ксения схватилась за голову. — Если бы тебе объяснить, каким собранным должен быть такой человек! Одна семейная сцена, и может случиться все что хочешь.
— Жили вы ладно.
— Чересчур даже ладно… Чересчур! — в отчаянии воскликнула Ксения. — В этом все дело.
Няня оторвала руки Ксении, все крепче стискивавшие голову, и поцеловала ее.
— Тебя послушать, таким бы и не жениться.
— Нет, — Ксения грустно покачала головой, — жениться им непременно нужно. Только не на дурах. А женам объяснять надо, что такое жизнь с этими людьми.
В прихожей стукнула дверь. Ксения умолкла на полуслове. Вошедшая Вера не заметила ее в темном углу столовой. Усталым голосом спросила няню:
— А Андрей?
— Был, да весь вышел, — проворчала старушка и отвернулась.
Вера постояла молча и, словно забыв о своем вопросе, пошла прочь. На ходу усталым движением стала стягивать с себя жакет. Увидела сестру.
— А, товарищ военврач! — В голосе Веры звучала нескрываемая насмешка.
— Сядь. Надо поговорить…
Вера швырнула жакет на стул и с размаху бросилась на диван.
— На-до-е-ло!
— Что?
— Все! Надоело! Люди. Разговоры. Решительно все!
Ксения слушала, глядя на кончик своей папиросы.
А Вера все нервней выкрикивала:
— Не желаю больше! Вот и все! С этим можешь и идти…
Ксения покачала головой.
— Нет, я хочу тебе скачать…
— А я не хочу слушать! — Вера прижала ладони к ушам.
— Если не изменишь образа жизни…
Ксения запнулась, посмотрела сестре в глаза, делавшиеся все больше, все испуганней.
— Уже наплели?! — зло выдохнула Вера. — А может, ты сама и старалась?
— От тебя пахнет вином, — Ксения брезгливо отвернулась.
— Ну и что?
— Если ты не придешь в себя и не создашь здесь нормальную жизнь, Андрею грозит…
— Перевод? Отставка?.. И слава богу!
— Катастрофа!
— На твой взгляд это катастрофа, а по мне, если станет бывать дома, не беда, а как раз…
— Пойми, летать так, как летает он, требует всех сил, нервов, спокойствия, как нигде в других обстоятельствах.
— О, еще бы! Уж ты-то знаешь… — сквозь стиснутые зубы пробормотала Вера.
— Личный опыт!
Даже в тени, отбрасываемой на Ксению глубоким колпаком лампы, было видно, как кровь отлила у нее от лица, как сжались губы и задрожали полуприкрытые веки.
Несколько мгновений Вера смотрела на сестру исподлобья, потом порывисто бросилась к ней, обняла и прильнула сразу намокшим от слез лицом к ее плечу.
— Испортишь блузку, — сухо проговорила Ксения, отстраняя голову сестры.
— Ксюшик, милый, прости! Я же не хотела. Боже мой, какая я дура! Я не со зла…
— Все у тебя теперь со зла.
— Ксюшенька, миленькая, умоляю: не надо нотаций. Все знаю: я дрянь и еще раз дрянь. Только не надо нотаций. Я злая, отвратительная дура. Но почему, почему я такая? — все крепче прижимаясь к сестре, сквозь слезы бормотала Вера. — Кабы знать почему? Может быть, тогда…
— Брось, — строго сказала Ксения. — Лучше возьми себя в руки. А если уж тебе для этого непременно нужно понять, почему ты такая, почему ты до сих пор осталась Лялькой, хотя эта детская кличка тебе уже давно не к лицу, я…
— Что значит "давно не к лицу"? — отстранясь от сестры, спросила Вера.
— То, что тебе не девятнадцать лет!..
— Ты хочешь сказать… — Оправляя волосы, Вера издали погляделась в зеркало, отвернула лицо и вынула из сумочки пудру. Уже совсем другим, капризным тоном сказала: — Если ты откроешь мне мою ошибку…
— Не много ли, душенька, на себя берешь? Твоя ошибка в том, что ты вот такая, как есть. Разве ты виновата, что родилась на свет именно у этих родителей?
— А ты не их дочь? — насмешливо спросила Вера.
— Да, у нас разные родители.
Вера выронила пудреницу и с ужасом уставилась на сестру.
— Я дочь инженера, простого инженера из далекой Сибири, — спокойно продолжала Ксения. — А ты родилась в семье министра. Мне к Новому году дарили пару чулок, а ты девчонкой не представляла себе, как это так — надеть чиненую пару. Чтобы стать врачом, я на грузовике уехала в чужой город. А тебя, сопливую девчонку, за три квартала возил в школу "ЗИС". Вот с этого и началось то, что ты до сих пор все Лялька. Будь жива мама, она, может быть, и сохранила бы тебя человеком. А отец тебя развратил… Не тебе поправлять глупости, которые он наделал из-за совершенно вывернутого, поставленного на голову представления о любви к тебе.
— Ты… ты… — Вера захлебнулась негодованием. — Ты лопаешься от зависти!
— К тебе? — Ксения вскинула брови. — К твоим цыплячьим мозгам, к твоим замашкам маменькиной дочки, великосветской девицы, да еще при вкусах кокотки средней руки?
