Дороти расспрашивала нас, как и где мы познакомились. Можно было рассказать ей эту милую историю с "Лэнготом", идеей фикс Дэлмера Симмонсона и всеми остальными подробностями. Но Каталина придумала кое-что попроще и заверила миссис Бальмонт, что мы столкнулись в книжном магазине. Знаете, одна из тех липовых историй, в которых люди случайно одновременно берут одну и ту же книгу, причём последнюю. Удачный пикап-прием. Два человека сразу понимают, что у них одинаковые вкусы. Но якобы смущаясь, начинают любезничать и предлагать друг другу забрать экземпляр. Кому-то надо уступить, и тогда знакомство вступает в завершающую стадию.
"Скажите мне номер своего телефона. Как прочтёте, я возьму у вас эту книгу, а потом можно будет поделиться впечатлениями".
Словно в городе больше нигде нет данного произведения. Как будто вчера исчез интернет. Все знают, что происходит. Но вместо "пойдём потрахаемся в туалете" звучит "я всенепременно позвоню вам". Человек находит миллионы причин отложить на завтра то, что можно было сделать сегодня. В этом есть разумное семя. Ведь скажи девушке в книжном "может, отсосёшь у меня", как она даст тебе пощёчину и назовет ублюдком. За что? За то, что ты лишь сократил по времени прелюдию со всеми этими любезностями?
Аманда ковыряется в пирожных, иногда задавая вопросы о природе какого-либо ингредиента. Мы уже собирались вставать из-за стола, как она спросила:
– А почему миссис Таунэйс была так рассержена?
– Она просто устала, золотко. У неё много работы. – Каталине легко даётся это общение.
Мы вновь поднялись в спальню, где смогли продолжить начатый разговор. Однажды, говорю, Дэл заикнулся о вреде эпоксидных лаков, которыми он покрывает свои изделия. Во-первых – зачем вообще покрывать ими сувениры? Во-вторых – ты видела глаза Генриетты?
– Да, но это может быть что угодно: недосып, давление, стресс.
Если бы не все эти сувениры в её кабинете. Они сделаны давно. В углу стоит ещё две коробки, и в них лежат поросята, которых не было в доме твоего брата. Это она их привезла. Либо я ошибаюсь.
– Уже во второй раз.
Спасибо, блин. Это могло бы оказаться случайностью, если бы не фраза Дэла на похоронах Бэтти Тэйлор, подруги Дороти. "Я сделал всё, что смог, веселитесь". Твой брат знал, что пару месяцев назад умер её муж. Откуда? Он продавал ей свои безделушки. Кстати… тогда же он сказал, что меня ждёт какой-то сюрприз у него дома. Что он имел в виду?
– Наверное, твой портрет. Я рисовала его всю ночь. Утром, когда Дэл уехал, я полезла шкаф, хотела найти какую-нибудь рамку, у брата ведь полно всякого дерьма. А наткнулась на коробку из-под обуви, в которой лежали несколько наших с ним фотографий и та самая записка. Знаешь, сколько бы аргументов "за" и "против" ни было, ничего не происходит просто так.
Это я уже понял. Что получается: у Дэла сотни клиентов, можно сказать тысячи, учитывая, что он продает сувениры в детские дома. Если мои предположения верны, скоро возникнет непонятная эпидемия, характерными симптомами которой будут: тошнота, раздражение глаз, сбои в работе дыхательной системы. Мы могли бы просто обратиться в полицию…
– Нет. Он – мой брат, Сэт. Пожалуйста, не забывай об этом. Да, он – тот ещё кусок говна, но мы ничего не знаем наверняка.
Нам нужно с ним встретиться, говорю.
– Зачем?
Каталина, я не хочу никого спасать. Мне глубоко насрать на тех, кто подвергнется отравлению. Они – не моя забота. Встреча нужна лишь для того, чтобы понять, чего хочет твой брат. Покончить со всем этим и свалить к чёртовой матери из города.
– А как же Аманда, Дороти?
Я… я не знаю. Дороти – это всего лишь контракт, понимаешь? Я порву эту бумажку и выброшу. И миссис Бальмонт вновь станет бездетной миссис Бальмонт, рыдающей в свой херов фотоальбом. Аманду я отвезу к сестре. Я всё понимаю, Каталина, но…
– Ты так не думаешь. Поэтому заткнись. Закрой свой рот. Я не хочу это слышать. Ты привёз сюда Аманду, здесь она и останется. Что с тобой случилось, Сэт? Ещё час назад…Сэт. Сэт!
Температура, учащённый пульс, озноб, беспокойство.
Я чувствую, как дождь разлагает моё тело…
16
Я сижу посреди комнаты. А вокруг – ничего кроме стен. Частично разрушенных, плачущих стен, не выдерживающих напора тяжёлых капель. Звук дождя похож на шёпот радиоприемника, фликкер-шум, какой-то бесперебойный сигнал, который пытается мне что-то сообщить. Я долго норовил попасть внутрь, теперь нужно собраться с силами и подняться на крышу. Туда, откуда бьёт этот кровавый луч. Мне это необходимо.
Вдоль лестницы висят портреты тех, кто покончил жизнь самоубийством, после моего ухода.
Лия Мэйпл. Саманта Донован. Джина Сэрнтон.
Три электрона одного орбитального уровня. Три сироты, не справившихся с полученной свободой.
Майк Даглас. Оливер Паркер. Трэй Стоун. Люди, неспособные любить кого-то, кроме тех женщин, которыми они больше не обладают.
Шайя Полсэн. Эмили Ньюберг. Валентина Короткова.
Три жизни, искавшие приключений; эмигранты, пожелавшие обрести то, чего они были достойны. По их разумению.
Стик. Баф. Лея.
Люди без имен. Без могил. Им просто нужны были друзья.
Элтон Доршат.
Его портрет висит на люке, ведущем на крышу. Мы познакомились с Элом в методистской церкви, во главе которой уже тогда стоял пастор Трой. У него, Элтона, с собой было немного крэка. Когда он зашёл в исповедальню, ненадолго воцарилась тишина. Он смотрел на меня, после чего протянул руку и поздоровался.
– Привет.
Привет, говорю. Кого-то ищешь?
– Нет, хотел покурить. Не составишь компанию?
Почему бы и нет…
Получилось так, что Эл сидел на месте святого отца, а я – на месте прихожанина. Один вопрос сменял другой, всю проповедь пастора мы провели беседуя. Когда организм начал сбрасывать оковы крэка (сердце замедляло темп, а дрожь отступала) Элтон произнёс те слова, которые я помню до сих пор:
Друг, никого не волнует где ты и с кем ты. Запомни: всё, что людям интересно – у тебя в кармане. Там может лежать заточка, или купюра с физиономией Франклина, зажигалка, которую ты можешь одолжить другу, чтобы тот раскурил, или же обыкновенный гондон. Все эти лица под твоей кожей – никому не дались и даром. Всё, что ты можешь получить от всех своих "Я" – отличную компанию на приходе. Понимаешь? Я хочу сказать, где сострадание? Где гуманность, толерантность, мать её? Ты никогда этого не получишь от другого человека. Почему? Да потому, что другие люди нуждаются в этом не меньше твоего. Если в них самих нет того, чего ты от них ждёшь – ты никогда этого не получишь, окей? Хочешь найти человека, который будет любить тебя так же, как и ты его – научись любить, сынок. Хочешь взаимопонимания – научись слушать. Не надо говорить мне о своих проблемах только потому, что я молчу. У меня тоже есть пара слов. Но они не хотят учиться. Потому – насрать. Нахер. Все они будут гнить под дождем, как Чакко. И мне жаль этого жирдяя. Самое страшное – поплатиться ни за что. Я резал людей, я сидел с этими петухами. Но я остался человеком, братишка. Дело не в том, кем были мои жертвы, а в том, что я заплатил ровно столько, сколько заслужил. Всё должно пребывать в равновесии. Поэтому я повторяю: не жди чуда, блядь, осанны, пока на тебя боженька поссыт райским отваром. Научись чему-нибудь. Хотя бы смотреть. Иди, вмажься, если хочешь. Присядь рядом с потаскухами напротив пастора, сделай вид, что ты такой же. Может, тогда ты не будешь чувствовать себя одиноким. Устарей вместе с ними. Это – не бунт, пойми, ЭТО – не бунт. То, что лежит у тебя в кармане – определяет тебя для других. Но там могут лежать не только заточка или гондон. Положи туда дождь. Постарайся положить туда дождь.
