Паника среди отступающих немцев была такая, что еще одно потрепанное подразделение, шагающее по обочине дороги, не привлекало внимания. Переодетые в немецкую форму разведчики вооружены были шмайсерами. Каждый третий нес ручной пулемет, значит, подразделение славно сражалось и до сих пор боеспособно. Хорошо, что рядом с идущим во главе колонны гауптманом бежит овчарка: собака вовремя обнаружит русских диверсантов и поднимет тревогу.
А подразделение во главе с гауптманом забирало все правее и правее от дороги, пока не растворилось в поле. И только теперь заговорил партизан-проводник.
— Я из отряда Кожина. Места здесь безлесые, так что нам было трудновато. И все же хлопот фрицам доставляли много. Особенно хорошо поработали прошлой осенью. Но однажды подпольщики сообщили, что против нас и других отрядов разработана операция «Белый медведь». Руководит ею генерал Хойзингер, в его подчинении две дивизии. Пришлось нам уходить в Брянские леса. А каратели озверели. Расстреливали всех подряд, спалили семнадцать деревень. Еще прошлой осенью стало известно, что в Большом Дубе заживо сожгли стариков и детей.
— Детей-то за что?! — скрипнул зубами Громов.
— Поймаем — спросим, — ответил партизан. — Принародно спросим!
Часа через два проводник начал беспокоиться.
— Где-то здесь, — озабоченно говорил он. — Озеро, ручей, дубовая роща…
— И озера попадались, и ручьи, — заметил Седых, — и рощи были… Ты ищи характерные признаки.
— Самый характерный — деревня, — отрезал партизан. — А ее нет.
— Значит, не туда завел.
— Не-ет, где-то здесь…
И тут Громов заметил, что Рекс ведет себя как-то странно: крутит головой, кидается по сторонам, повизгивает.
— Чует пес. Что-то чует. Я был прав, — обрадовался партизан.
— Чуять он может что угодно, даже мины, — бросил Седых.
— Нет, Захар Иваныч, — впервые назвал его по имени-отчеству Громов. — На мины он не скулит. Рекс чует что-то живое.
— Заяц какой-нибудь или птица?
Но Рекс волновался все больше и больше. Наконец, он резко натянул поводок и побежал к едва заметной горке.
— Опоздали! — с досадой крякнул Громов. — Ушли, паскуды. А ведь опоздали-то часа на три, не больше.
Ларин непонимающе смотрел на командира.
— Смотри сюда, лейтенант. Видишь, везде сухая, выжженная земля. А здесь — свежий, еще прохладный чернозем. Он вывернут снизу. И запах тола — слабый, но есть. Короче говоря, спецкоманда свое дело сделала: подорвала остатки пожарища и накрыла их черноземом.
К этому времени рассвело, и теперь уже все видели свежевспаханную землю. Между тем Рекс сосредоточенно копал яму — сперва передними лапами, потом, углубившись, начал отбрасывать землю задними.
— Лопаты! Быстро! — скомандовал Громов.
Несколько человек, выхватив саперные лопатки, бросились к яме.
— Какие-то жерди.
— И доски.
— Осторожней, братва, может, под ними люди.
— Ты что, рехнулся? С прошлой-то осени?!
— Командир, это похоже на погреб, — сказал Седых.
— Значит, в этой яме тоже погреб, — доложил и Ларин.
Через полчаса разведчики откопали крышки еще двух погребов.
— Ну что, командир, открывать?
— Открывайте. Только осторожно. Посмотрите, нет ли там тайного проводочка к мине.
— Нет, все чисто.
— Тогда навались!
Когда разведчики отбросили крышку первого погреба, оттуда ударило жутким гнилостным смрадом.
— Все ясно, — заметил побледневший Громов. — Открывайте второй.
Таким же мертвенным смрадом дохнуло из второго, а потом и из других погребов.
Разведчики отошли в сторону. Перекурили. У многих дрожали пальцы, и они не могли сработать самокрутку.
— Дайте и мне, — протянул руку Громов. — Не могу. Мутит.
Седых рыскал глазами по сторонам, словно мог увидеть виновников этого злодеяния. Ларин до синевы налился кровью, а сжатые губы превратились в белый шрам.
И вдруг где-то внизу, у самой речушки, раздался призывный лай Рекса. Разведчиков будто ветром сдуло с холма. Они рассыпались веером и на бегу изготовились к такому бою, в котором пленных не берут. Но Рекс сидел у какой-то норы и лаял не столько свирепо, сколько просительно.
— Может, лиса? Или енот? — предположил Ларин.
— Сейчас проверим, — бросил Седых, снимая с пояса гранату.
— Отставить! — остановил его Громов. — А вдруг человек?
— Да вы что? Откуда здесь люди?
— Вперед, Рекс, вперед! — приказал Громов и подтолкнул его к норе.
Рекс послушно нырнул в темноту. Через секунду послышалось рычание и… жалкий, плачущий голос — не то ребенка, не то женщины.
— Осторожней, Рекс, осторожней! — крикнул Громов. — Кто там есть, вылезайте! Немедленно вылезайте!
И вот показался собачий хвост, потом упруго упирающиеся лапы, напряженная спина — Рекс явно кого-то тащил. Когда из норы вывалилась груда лохмотьев, никто не мог понять, кто в них копошится.
— Братцы, да никак женщина? — ахнул Седых.
— И точно, старуха.
— А заросла-то, а обовшивела.
— До чего же тощая! В чем только дух держится?
Солнце било прямо в лицо старой женщине. Сослепу она ничего не видела, а когда проморгалась и увидела, что перед ней немцы, неожиданно резво вскочила и кошкой вцепилась в близстоящего.
— Да ты что, бабуля? Очнись, мы же свои! — осторожно разжимая ее пальцы, оторопело пятился разведчик.
Старуха что-то мычала, слабо цепляясь за парня. Наконец вырвались и слова:
— Сожгите… Убейте… Ироды проклятые… Чтоб вам в геенне огненной!
— Все ясно. Мы же в немецкой форме. Видно, приняла нас за карателей, — сказал Громов.
— Бабуля, ну что вы? Ну, успокойтесь. Свои мы, русские, — как можно мягче начал Ларин. — А переоделись для дела, искали карателей.
До старухи что-то начало доходить. Она отцепилась от разведчика, села на землю и горько заплакала.
— Те тоже были с собаками.
— Вот что, — решительно сказал Громов, — надо привести ее в божеский вид. Давайте-ка бабку к речке — ее надо хорошенько отмыть, а лохмотья выбросить. Ты, — указал он на самого рослого, — снимешь френч. Старушке он будет как пальто. Седых, распорядись, чтоб в лесочке развели костер. Обсушить бабульку, обогреть и как следует накормить. Все разговоры потом.
Через час Надежда Тимофеевна Дугинова жадно выскребывала из котелка кашу с тушенкой и ровным, тусклым голосом рассказывала неправдоподобно жуткую, но абсолютно достоверную историю, которая позже вошла во все обвинительные документы против фашизма.
