– Ты… ты толкнул меня… заставил меня пройти через ад за эти два дня и две ночи, зная, что на все имелся простой ответ?
– Так ли он был прост?
– Для тебя был! – закричал Кулум. Он вскочил на ноги.
– Да, – ответил Струан, сразу посуровев. – Для меня. Но не для тебя. Однако ты все-таки принял верное решение, и это пошло тебе только на пользу. Теперь ты мужчина. Если бы это я подсказал тебе про Дом Божий, ты никогда бы не смог осуществить этот план. Никогда. Ты бы выдал себя. Ты должен был верить в то, что делал. Если бы Брок хоть на мгновение заподозрил, что вместо тебя это придумал я, он сделал бы нас посмешищем всей Азии. Мы бы навсегда потеряли лицо.
– Ты готов пожертвовать мной ради сохранения своего лица?! – завопил Кулум. – Ради своего трижды растреклятого лица?
– Нашего, Кулум, – поправил его Струан. – И мне приятно слышать, как ты наконец выругался. Это тебе идет, парень!
– Значит, твой гнев, твоя ярость – все это было притворством?
– Ну конечно, мой милый. Это был спектакль для Брока. И для остальных.
– Даже для Робба?
– Для Робба больше, чем для кого-либо другого. Съешь что-нибудь.
– Чума на твое угощение! Ты дьявол! Ты всех нас затащишь с собой в преисподнюю. Клянусь Господом Богом нашим, я…
Струан вскочил и схватил Кулума за плечи:
– Прежде чем ты скажешь что-то, о чем можешь пожалеть впоследствии, послушай меня. Я поставил на то, что у тебя хватит мужества решиться, и ты решился. Сам. Без моей помощи. И я благословил тебя. Теперь ты Кулум Струан – человек, который осмелился пойти против тайпана. Ты уникален, второго такого нет в целом мире. За один день ты приобрел больше лица, чем мог бы приобрести за двадцать лет. Как, во имя Господа, можно, по-твоему, управлять людьми, двигать ими, как пешками? Только силою руки? Нет. Но силою ума. И магией.
– Магией? – выдохнул Кулум. – Но это черная магия.
Мягко рассмеявшись, Струан сел и налил себе бокал вина.
– Те, у кого есть разум, смогут оценить твою мудрость. «Этот Кулум умен, – скажут они. – Он отдал холм Церкви. И тем самым не позволил этому дьяволу Струану погубить Благородный Дом, вложив все богатство компании в никчемный холмик. Но при этом Кулум еще и сохранил тайпану лицо: этот дьявол не может убить Кулума Струана за то, что тот отдал землю Церкви». – Струан сделал глоток из бокала. – Даже Брок должен быть потрясен этим, не важно, подозревает он тут тайную сделку или нет. Потому что ты сделал все как надо. Люди набожные станут благословлять тебя за то, что ты отдал лучшее Церкви. Дураки вроде Лонгстаффа станут бояться тебя и искать твоего совета. Циники будут благоговеть перед разумностью твоего решения, они преисполнятся ненависти к тебе и скажут: «В Кулуме есть что-то дьявольское от отца. С ним лучше держать ухо востро». Я бы сказал, что со вчерашнего дня ты приобрел достоинство и вес, парень.
– Но… но если я… получается, что тогда ты потерял лицо?
– Верно. Но у меня его еще много осталось. Могу даже поделиться. С тобой и с Роббом. А вот времени на то, чтобы прочно посадить тебя на твое новое место, у меня мало. Присмотрись к людям, парень. Теперь они станут думать: «Один раз это сошло Кулуму с рук, но рискнет ли он ослушаться отца еще раз?» И все они станут надеяться, что мы возненавидим друг друга так сильно, что погубим себя. И это как раз то, что мы с тобой должны попробовать сделать. Открыто. На людях.
– Что?!
– Ну разумеется. Холодная враждебность при всякой встрече. И скоро, очень скоро Брок постарается переманить тебя на свою сторону. То же самое попытается сделать и Купер. И Тиллман. Они будут пичкать тебя ложью – или исковерканной правдой – в надежде разжечь в тебе такую ненависть, что ты в этой нашей ссоре погубишь меня и себя заодно. И Благородный Дом. Потому что каждый торговец жаждет этого всей душой. Но теперь, теперь им этого не дождаться. Ты оправдал мои надежды, клянусь Богом!
– Я не буду в этом участвовать, ни за что и никогда, – тихо произнес Кулум.
– Будешь, и самым прямым образом. В течение пяти месяцев и пяти лет. Ты дал мне священную клятву.
– Ты будешь настаивать на том, чтобы я соблюдал ее? Теперь? После всего, что произошло?
– Ты сам будешь соблюдать ее. Твое жалованье утроено.
– Ты полагаешь, деньги имеют какое-то значение в подобных вещах?
– Это не большая плата за два дня ада.
– Не нужны мне никакие деньги. И я не буду делать того, о чем ты говоришь. Я не могу.
Струан с задумчивым видом выбрал себе куриную ножку.
– Я очень много размышлял о тебе. У меня было искушение вообще не говорить тебе ни слова. Предоставить тебе играть свою роль, ни о чем не подозревая. Но затем я еще раз все взвесил. И решил, что ты справишься с ней, даже будучи посвящен во все детали. Так будет занятнее для нас обоих.
– Ты готов позволить мне прожить всю жизнь и умереть, ненавидя тебя? Только для того, чтобы Благородный Дом процветал?
– Ты сам знаешь ответ на свой вопрос.
– Ты нечестив.
– Согласен. В некоторых вещах, – кивнул Струан, пережевывая цыпленка. – Я – все то, что ты сказал, и даже больше. Я нарушаю многие заповеди, но не все. Я знаю, что делаю, и готов отвечать за это. Но я единственный человек на всей земле, которому ты можешь доверять – при условии, что не пойдешь, сознательно не пойдешь, против нашего дома. Я тайпан. Через страдания и притворство ты станешь таким же.
– Это не стоит лицемерия. Или зла.
– Ах, парень, гляжу я на тебя, и теплеет у меня на сердце, – сказал Струан, отбрасывая обглоданную кость. – Ты так молод. Я завидую тебе, тем годам, которые ждут тебя впереди. Не стоит, говоришь? Быть лучшим? Подчинять себе Брока и остальных одним своим присутствием? Управлять Лонгстаффом и через него Короной? Китайским императором? И через него тремястами миллионами китайцев? – Струан пригубил вино. – Стоит. Всеобщая ненависть и немного актерской игры – мизерная плата за это.
Кулум откинулся спиной на холодный камень, его разум бушевал от неумолимых слов, вопросов, безжалостных ответов. Такова ли воля Твоя, Господи, спрашивал он себя. Сильнейшие выживают за счет слабейших? Ибо Бог создал этот мир и, следовательно, этот закон тоже. Но Иисус сказал: «Кроткие унаследуют землю». Что Он имел в виду: нашу землю или Царство Божие?
Кротость не раздобыла бы столько серебра и не смогла бы его уберечь. Кротость не спасла бы Благородный Дом в этой истории с круглым холмом. Кротость никогда не продвинется вперед, никогда не одолеет жестоких и алчных.
Если я стану тайпаном, Хартия пойдет дальше. Богатство и цель – бессмертная цель, говорил он. Что ж, очень хорошо.
Ненависть Кулума Струана к своему отцу исчезла. И вместе с ненавистью ушла любовь. Осталось только уважение.
