– Да. Но у вашего врача есть лекарство, которое тебя вылечит. Оно будет в его распоряжении через день или чуть больше.
– Хорошо. Очень хорошо. Не беспокойся, ладно.
– Чему ты улыбаешься, девочка?
– Ах, – выдохнула она, потом умиротворенно закрыла глаза и вся обмякла, погрузившись глубже в чистые простыни и подушки. – Как же еще человек может управлять йоссом? Если ты улыбаешься, проигрывая, тогда ты выиграешь в жизни.
– С тобой все будет хорошо, – сказал он. – Очень хорошо. Не волнуйся.
– Я не волнуюсь за себя. Только за тебя.
– Что ты имеешь в виду? – Струан страшно устал после долгого бдения, и ему невыносимо мучительно было видеть то, что она казалась теперь еще тоньше, чем всегда, став словно полупрозрачной, что глаза ее утонули в почерневших глазницах. И постарели.
– Ничего. Я бы съела немного супа. Куриного супа.
– Врач прислал лекарство, которое вернет тебе силы.
– Хорошо. Я чувствую себя фантастически слабой. И приму лекарство после супа.
Он приказал принести суп, и Мэй-мэй сделала небольшой глоток, потом снова легла.
– Теперь ты отдыхай, тайпан, – сказала она и, нахмурив лоб, спросила: – Сколько дней до следующей лихорадки?
– Три или четыре, – ответил он убитым голосом.
– Не беспокойся, тайпан. Четыре дня – это целая вечность, ладно. Иди отдохни, пожалуйста, а потом мы будем разговаривать.
Он вернулся в свою каюту и заснул тревожным сном, просыпаясь через каждые несколько минут, засыпая снова и видя во сне, что лежит в постели с открытыми глазами или в мучительной полудреме и никак не может расслабиться, дать отдых голове и телу.
Умирающее солнце висело низко над горизонтом, когда Струан встал с кровати. Он вымылся и побрился. Ему казалось, что его мозг превратился в какую-то мерзкую липкую кашу. Он уставился на свое лицо в зеркале, и то, что он увидел, ему не понравилось. Потому что его глаза говорили ему, что Мэй-мэй не сможет перенести трех таких сражений с болезнью. А значит, жить ей осталось самое большее двенадцать дней.
В дверь постучали.
– Да.
– Тайпан?
– А, здравствуй, Гордон. Есть новости?
– Боюсь, пока никаких. Я делаю все, что могу. Как госпожа себя чувствует?
– Первый приступ начался и прошел. Не очень хорошо, парень.
– Мы уже начали поиски коры. Врач прислал лекарства, чтобы поддержать силы госпожи, и особую пищу для нее. А Сам знает, что нужно делать.
– Спасибо.
Гордон ушел, и Струан вернулся к своим размышлениям. Он мучительно пытался найти какой-нибудь выход. Где мне взять хинную кору? Какое-то ее количество должно быть где-нибудь. Где в Азии можно найти перуанскую кору? Нет, не перуанскую – «иезуитскую» кору.
В этот момент его слепо тычущиеся в пустоту мысли натолкнулись на одну идею, от которой его словно обдало жаром.
– Святители небесные! – громко вскрикнул он, и проблеск надежды заставил его сердце учащенно забиться. – Если тебе нужны лошадиные слепни – ищи лошадь. Если тебе нужна «иезуитская» кора… Ну конечно же, идиот ты несчастный!
Через два часа «Китайское облако» разрезал форштевнем воды гавани, окрашенные в закатный цвет лучами уходящего солнца, летя к выходу в океан, подобно валькирии. Клипер шел под всеми парусами, но они были зарифлены против набирающего силу муссона. Когда корабль вырвался из западного пролива и почувствовал полную силу волн и ветра Великого океана, он накренился, и снасти ликующе запели.
– Зюйд-тень-зюйд-ост! – прогремел Струан, перекрывая рев ветра.
– Есть зюйд-тень-зюйд-ост, сэр-р! – эхом отозвался рулевой.
Струан поднял глаза к парусам, четко выделявшимся на фоне неумолимо темнеющего неба, и подосадовал, что так много парусины оказалось зарифленной. Но он знал, что при таком восточном ветре и таком море рифы придется оставить.
«Китайское облако» лег на новый курс и устремился в ночь, хотя ему по-прежнему приходилось бороться и с ветром, и с морем. Скоро он вновь повернет, ветер окажется с кормы, и тогда он полетит вперед, уже ничем не сдерживаемый.
Через час Струан прокричал:
– Свистать всех наверх, приготовиться повернуть корабль!
Матросы высыпали из полубака и встали в темноте по местам у тросов, фалов и гарделей.
– Вест-тень-зюйд-вест! – приказал он.
Рулевой переложил штурвал, и клипер встал по ветру. Реи заскрипели и выгнулись в подветренную сторону, гардели и фалы натянулись и взвыли на ветру, и в следующую минуту корабль лег на новый курс.
Струан прокричал:
– Отдать рифы на гроте и брамселях!
Клипер полетел по волнам, следуя полным бакштагом, волна из-под носа широким веером разлеталась в стороны.
– Так держать! – приказал Струан.
– Есть, есть, сэр-р! – откликнулся рулевой, напрягая глаза, чтобы разглядеть мерцающий огонек нактоуза и удерживать постоянный курс. Штурвал рвался у него из рук.
– Смените меня, капитан О́рлов!
– Ну наконец-то, Зеленые Глаза.
– Возможно, вам удастся прибавить скорости, – сказал Струан. – Я бы хотел попасть в Макао как можно быстрее. – Он спустился вниз.
О́рлов возблагодарил Бога за то, что оказался готов, как и всегда, к немедленному отплытию. Едва увидев лицо тайпана, он понял, что «Китайскому облаку» лучше выйти из гавани в рекордное время, или он останется без корабля. И хотя осторожность опытного морехода подсказывала ему, что нести столько парусов ночью в водах, изобилующих мелями и подводными камнями, было опасно, упиваясь ощущением свободы, он радостно прокричал:
– Отдать рифы на фор-бом-брамселе и верхних брамселях!
Он снова в море, снова капитан своего корабля после стольких дней, проведенных на якоре в гавани. Он поправил курс на румб вправо, отдал еще рифы и безжалостно погнал корабль вперед.
– Приготовьте носовой катер, мистер Кьюдахи! Господь свидетель, ему лучше быть в полной готовности, когда тайпан выйдет на палубу… и поднимите на марсе фонарь для лоцмана.
– Есть, слушаюсь, сэр-р!
– Отставить фонарь для лоцмана! Мы все равно его не получим среди ночи. Я не стану дожидаться рассвета и какого-то там лоцмана с акульим сердцем. Я сам проведу корабль в порт. У нас на борту срочный груз.
Кьюдахи нагнулся и прошептал в самое ухо О́рлову:
– Это она, сэр? Та самая, за которую он заплатил столько золота, сколько она весит? Вы видели ее лицо?
– Отправляйся на нос, или я скрою себе штаны из твоих кишок! И держи язык за зубами, клянусь кровью Христовой, да и другим передай, чтобы помалкивали! Когда придем в Макао, всей команде оставаться на корабле!
