– Да.
– Тогда, думается мне, я свободен от своей клятвы.
– Могу я говорить теперь?
– Я не закончил. Но, даже хотя ты пошел обманным путем, вы женаты. Ты ответишь мне на один вопрос? Как перед Богом? Тогда мы будем квиты.
– Конечно. – Кулум хотел рассказать Броку о болезни, о борделе, о главной причине всего случившегося.
– Как перед Богом?
– Да. Мне нечего скрывать, и…
Брок оборвал его:
– Это твой отец подстроил все это? Подбросил тебе мысль о побеге? Зная, что этим взбесит Горта? Зная, что это выведет Горта из себя настолько, что он публично вызовет его на дуэль и твой отец сможет драться с ним по всем правилам? Ты ходил пьяным в бордель, не зная, где ты и с кем ты? Тебе не нужно отвечать. Это написано у тебя на лице.
– Да… Но вы должны выслушать меня. Есть много…
– Ты получишь от меня свою безопасную гавань. Но я говорю тебе прямо: я объявляю войну твоему отцу. Я объявляю войну Благородному Дому. Я не успокоюсь, пока не разорю его. Отныне твоя единственная гавань будет с «Броком и сыновьями». Только там, Кулум трижды проклятый Струан! А до того дня ты для меня не существуешь. Ни ты, ни Тесс. – Он распахнул дверь.
– Вы не выслушали меня! – крикнул Кулум. – Это нечестно!
– Не говори мне о честности, – ответил Брок. – Я спросил тебя прямо в глаза. Три месяца! Я сказал: «Будь откровенен, парень». Но ты все же нарушил свое слово. Для меня ты человек без чести, клянусь Богом!
Он ушел, а Кулум стоял и смотрел ему вслед, раздираемый болью и облегчением, стыдом и ненавистью.
– Вы несправедливы, – произнес он, и звук собственного голоса был ему мучителен.
Брок вышел на палубу; команда благоразумно держалась от него подальше.
– Пенниуорт!
Второй помощник отвернулся от матросов, разбиравших под его присмотром реи, порванные паруса и снасти, и, тяжело переставляя ноги, подошел к Броку.
– Разыщи Струана, – сказал Брок. – Скажи ему, что я буду ждать его в Счастливой Долине. На полпути между его причалом и моим. – Он вдруг замолчал, и его лицо искривила холодная усмешка. – Нет. На круглом холме в Счастливой Долине. Да. На холме, который был его. Скажи ему, я буду ждать его на круглом холме в Счастливой Долине… как он хотел выйти против Горта. Понятно?
– Да, сэр. – Пенниуорт закусил губу. – Слушаюсь, сэр.
– И если ты шепнешь об этом кому-нибудь, кроме него, клянусь Господом Богом, я отрежу тебе все, что делает тебя мужчиной! – Брок начал спускаться по трапу.
– Кто будет заниматься наведением порядка на корабле, сэр?
– Ты. Ты капитан «Белой ведьмы». После того, как передашь мое послание.
Струан разглядывал Иньси. Она лежала рядом и все еще спала. Он сравнил ее с Мэй-мэй. А Мэй-мэй – с другой китайской любовницей, которая была у него много лет назад. А потом всех их трех – с Рональдой, своей единственной женой. Такие разные. И вместе с тем во многом такие похожие. И он задумался, почему каждая из трех восточных женщин возбуждала его больше, чем Рональда, которая была его любовью – до тех пор, пока он не узнал Мэй-мэй. И он спросил себя, что такое любовь.
Он знал, что все китаянки имеют между собой много общего: невероятную шелковистость кожи, веселый нрав, преданность и такое неукротимое стремление наслаждаться всеми радостями земной жизни, какого он никогда и нигде прежде не встречал. Но Мэй-мэй значительно превосходила остальных двух. Она была совершенна.
Он ласково коснулся Иньси. Девушка пошевелилась, но не проснулась. Струан осторожно выскользнул из кровати и подошел к окнам, чтобы взглянуть на небо. Тучи сгустились. Он оделся и спустился вниз.
– Итак, – сказала Мэй-мэй. Она сидела на постели – воплощенная изысканность во всем.
– Итак, – сказал он.
– Где моя Сестра?
– «Главная гаспажа настлала миня».
– Ха! – воскликнула Мэй-мэй, тряхнув головой. – Ты просто сладострастная ипокритность, и ты больше не обожаешь свою старую Мать.
– Это правда, – поддразнил ее Струан. Она казалась ему прекрасней, чем когда-либо, и осунувшееся после болезни лицо нисколько ее не портило. – Думаю, я теперь соберу твои вещи и выгоню тебя из дома!
– Ай-й-йа! Попробуй, увидишь, как мне все равно! – (Он рассмеялся и поднял ее на руки.) – Осторожнее, тайпан. Тебе понравилась Иньси? Я так рада, что понравилась. Я сама вижу.
– Как бы тебе понравилось быть тайтай?
– Что?
– Ну если это тебя не интересует, мы не будем больше об этом говорить.
– О нет, тайпан! Ты хочешь сказать, тайтай? Настоящей тайтай, согласно обычаю? О, ты не дразнишь меня? Пожалуйста, не дразни меня такой важной вещью.
– Я не дразню тебя, Мэй-мэй. – Он сел на стул с ней на руках. – Мы едем в Англию. Вместе. Мы отправимся с первым же свободным клипером и поженимся по пути домой. Через несколько месяцев.
– Чудесно! – Она обняла его. – Отпусти меня на минутку.
Он разжал руки, и она, слегка пошатываясь, подошла к кровати.
– Вот. Видишь, я почти снова здорова.
– Давай-ка ложись в постель, – сказал он.
– Ты правду говоришь о женитьбе? По твоим обычаям? И по моим?
– Да. И по тем, и по другим, если хочешь.
Она грациозно опустилась перед ним на колени и коснулась лбом ковра.
– Клянусь, я буду достойна того, чтобы стать твоей тайтай.
Он быстро поднял ее с ковра и уложил на кровать:
– Не надо этого, девочка.
– Я низко кланяюсь тебе, потому что ты дал мне самое огромное, фантастически великое лицо на земле. – Она снова обняла его, затем отстранила немного и рассмеялась. – Как тебе понравился подарок ко дню рождения, хейа? Ты поэтому женишься на своей бедной старой Матери?
– Нет и да. Просто у меня вдруг возникла такая мысль.
– Она красивая. Она мне очень благословенно нравится. Я рада, что и тебе она понравилась.
– Где ты нашла ее?
– Она была наложницей в доме мандарина, который умер шесть лет назад. Я говорила тебе, что ей восемнадцать? Для его дома настали трудные времена, поэтому тайтай обратилась к брачному посреднику, чтобы он подыскал ей хорошего мужа. Я услышала о ней и побеседовала с ней.
– Когда? В Макао?
– Нет, что ты. Два, три месяца назад. – Мэй-мэй теснее прильнула к нему. – Я говорила с ней в Кантоне. Тайтай Жэнь-гуа рассказала мне о ней. Когда я стала с ребенком, я подумала: «Ага, очень хорошо» – и послала за ней. Потому что мой мужчина очень сластолюбец и вместо оставаться дома пойдет, может, в бордель. Ты обещаешь не ходить, но вчера ночью ты ходить в бордель. Грязные черепашьи лепешки!
