– Если это не «мы», значит это какая-то другая компания, Кулум.
– Да, я знаю, отец. Я имел в виду, что… ну, по-моему, ты всегда был для Лонгстаффа особенным человеком. Он, как китаец, низко кланялся твоим знаниям и опыту, потому что ты был богат. Но если отбросить богатство, у тебя нет ни знатности, ни воспитания. А без этого ты не можешь быть ему равным. А если ты ему неровня, значит и знания твои не имеют никакой ценности. Абсолютно никакой. Мне кажется, все это весьма печально.
– Где ты узнал о китайском обычае низко кланяться?
– Подожди, пока не увидишь Гонконг.
– Что это значит, парень?
– Мы будем на месте через несколько часов. Ты сможешь увидеть все своими глазами. – Голос Кулума зазвенел. – Пожалуйста, отец, вскрой письмо!
– Это известие подождет. Уинифред умирала, когда ты уезжал. Ты ждешь чуда?
– Я надеюсь на него, да. Я молил о нем Господа.
– Пойдемте вниз, – пригласил их Струан.
Аккуратные ряды серебряных слитков таинственно посверкивали в полумраке трюма, отражая свет покачивающегося фонаря. Воздух здесь был сперт и насыщен сладковатым, дурманящим запахом сырого опиума. Кругом кишели тараканы.
– Это невозможно, – прошептал Робб, касаясь серебра рукой.
– Я и не знал, что в каком-то одном месте на земле может оказаться столько серебра, – произнес Кулум, потрясенный увиденным не меньше своего дяди.
– Оно все здесь, можешь не сомневаться, – сказал Струан.
Робб дрожащей рукой взял один слиток, чтобы увериться, что это не сон.
– Невероятно!
Струан рассказал им, как он получил это серебро. Он передал им все, что говорил Жэнь-гуа, не упомянув лишь о печати, четырех половинках монет, о пяти лаках, которые предстояло вложить в землю на Гонконге, о пяти лаках, которые нельзя было трогать, а также об одном лаке для Гордона Чэня. Он описал им морское сражение с Броком. Но ни словом не обмолвился о Мэй-мэй.
– Ах он проклятый пират! – негодовал Кулум. – Лонгстафф прикажет повесить Брока и Горта, когда услышит об этом.
– С какой стати? – поинтересовался Струан. – Брок виноват в этом не больше меня. Он просто случайно столкнулся со мной в темноте.
– Но это же ложь. Ты можешь доказать, что он…
– Я не могу и не стану ничего доказывать. Брок сделал попытку, она не удалась, вот и все. Это дело касается только его и меня, и никого больше.
– Мне это не нравится, – угрюмо сказал Кулум. – Закон предписывает по-иному смотреть на преднамеренное пиратство.
– Все счеты будут сведены. Когда я сам решу, что время пришло.
– Господи, помоги нам, мы спасены, – чуть слышно пробормотал Робб, голос его дрожал. – Теперь мы без помех осуществим все наши международные финансовые планы. Мы станем самой богатой компанией на Востоке. Благослови тебя Бог, Дирк! Ты совершил невозможное. – Теперь наше будущее обеспечено, восторженно думал Робб. Теперь денег хватит, чтобы удовлетворить самые экстравагантные вкусы Сары. Теперь я могу немедленно отправляться домой. Может быть, Дирк еще передумает и никогда не уедет отсюда, никогда не будет жить в Англии, забудет про парламент. Все наши тревоги позади. Теперь я смогу купить замок и зажить в мире и спокойствии, как какой-нибудь лорд. Сыновья женятся, дочери выйдут замуж, я смогу обеспечить им безбедное существование, и еще детям их детей останется. Родди сможет закончить университет. Он станет банкиром и никогда не узнает, что такое Восток. – Благослови тебя Бог, Дирк!
Кулум тоже пребывал в экстазе. Это не просто деньги, кричал ему мозг, это власть! Возможность покупать оружие, покупать голоса, чтобы диктовать свою волю парламенту. Здесь, передо мной, решение всех проблем чартистов и чартистского движения. Как тайпан, я смогу использовать власть этого богатства – а потом и еще большего богатства – для достижения благородной цели. Благодарю тебя, Боже, истово молился он, что Ты не оставил нас в трудный час, в час испытаний.
Теперь Кулум по-другому смотрел на отца. За последние недели он много размышлял над словами Струана о богатстве и власти, об их назначении и о том, что они дают человеку. Постоянно общаясь с Глессингом, прикоснувшись к той огромной власти, которой обладал на Востоке Лонгстафф, ловя сочувственные улыбки или наблюдая открытую радость по поводу гибели Благородного Дома, он понял: человек без титула или богатства – сам по себе – беззащитен в этом мире.
Струан почувствовал алчность, овладевшую Роббом и Кулумом. Да, сказал он себе. Но будь честен. Деньги, такие деньги способны совратить любого. Посмотри на себя. Ты убил восемь, десять человек, чтобы сохранить их. И убил бы еще сотню. Посмотри, что они заставляют тебя делать с собственным сыном и собственным братом.
– Есть одна вещь, и я хочу, чтобы вы ее очень хорошо усвоили, – заговорил он. – Эти деньги даны мне в долг. Под мое слово. Я отвечаю за них перед Жэнь-гуа. Я. Не Благородный Дом.
– Я не понимаю тебя, Дирк, – поднял голову Робб.
– Что ты сказал, отец?
Струан достал Библию:
– Сначала поклянитесь на Священном Писании, что все, что я скажу, останется нашей тайной, тайной трех человек.
– Неужели нужно клясться? – удивленно произнес Робб. – Разумеется, я и так никогда ничего не скажу.
– Так ты клянешься, Робб?
– Конечно.
Он и Кулум поклялись, коснувшись рукой Библии.
Струан положил книгу на серебряные слитки:
– Эти деньги будут использованы для спасения Благородного Дома только при том условии, что, если кто-либо из вас станет тайпаном, он согласится, во-первых, целиком посвятить службу в компании поддержке Гонконга и торговли с Китаем; во-вторых, навсегда сделать Гонконг тем местом, где будет располагаться главная контора компании; в-третьих, принять на себя выполнение всех обещаний, данных мною Жэнь-гуа, и держать мое слово перед ним и его наследниками; в-четвертых, взять с преемника, которого он выберет тайпаном себе на смену, клятву, что тот будет делать то же самое; и в-последних, – Струан показал рукой на Библию, – обещайте сейчас, что сколько бы лет ни просуществовал наш торговый дом, только христианин, наш родич, сможет стать его тайпаном. Поклянитесь в этом на Священном Писании, так же как вы заставите поклясться на Священном Писании своего преемника в соблюдении этих условий, прежде чем передадите ему власть.
Наступило молчание. Затем Робб, хорошо зная своего брата, спросил:
– Нам известны все условия, которые поставил Жэнь-гуа?
– Нет.
– Каковы же остальные?
– Я назову их после того, как вы поклянетесь. Можете доверять мне или не доверять, дело ваше.
– Получается не очень-то честно.
– То, что это серебро здесь, не очень-то честно, Робб. Я не могу рисковать. Это не детская игра. И в данный момент я не думаю о вас как о своих родственниках. Ставка делается на столетие. На два столетия вперед. – В неверном свете раскачивающегося фонаря глаза Струана горели зеленым огнем. – Отныне для Благородного Дома время будет идти по-китайски. С вами или без вас обоих.
