Каюта была огромна. Небольшое возвышение, на котором стоял низкий лакированный столик красного цвета, было завалено грязными подушками. Каюта, как и весь корабль, пропахла по́том, гнилой рыбой и кровью. Позади возвышения от пола до потолка поднималась деревянная решетка. Дерево украшала богатая резьба; решетка была занавешена с той стороны, где спал предводитель. Отсюда сквозь занавеси ничего не видно, подумал Струан, но их легко проткнуть мечом или пробить пулей. Он отметил про себя четыре зарешеченных иллюминатора и шесть масляных фонарей, покачивавшихся под потолочными балками.
Дверь в решетчатой стене открылась.
У Квок оказался тучным коротышкой средних лет, с круглым жестоким лицом и длинной грязной косичкой. На богатом халате из зеленого шелка, подвязанном вокруг выпирающего живота, темнели сальные пятна. Он был в морских сапогах из тонкой кожи и носил на запястьях множество бесценных нефритовых браслетов.
Некоторое время он разглядывал Струана, потом жестом пригласил его на возвышение и сел у столика. Струан сел напротив. Скраггер с сардонической ухмылкой прислонился к запертой двери, рассеянно почесываясь.
Струан и У Квок долго сидели неподвижно, глядя прямо в глаза друг другу. Потом У Квок чуть заметно приподнял руку, и слуга принес палочки для еды, чашки, чай, лунные пирожки – крошечные пирожки из рисовой муки, начиненные миндальной пастой, – и тарелку разных дим сум.
Дим сум представляли собой маленькие пельмешки из рисовой муки с креветками, жареной свининой, мясом курицы, овощами или рыбой и считались деликатесом. Некоторые были приготовлены на пару, другие обжарены в масле. Слуга налил чай в чашки.
У Квок поднял свою и жестом пригласил Струана сделать то же самое. Они молча выпили чай, ни на секунду не прерывая поединка взглядов. Затем пират взял палочки и выбрал один дим сум. Он положил его на маленькое блюдце перед Струаном и жестом предложил ему попробовать. Струан знал, что, хотя ему тоже принесли палочки, У Квок ожидал, что он станет есть руками, как варвар, и потеряет лицо.
Как бы не так, дерьмо ты лягушачье, подумал он и возблагодарил свой йосс за Мэй-мэй. Струан уверенно взял палочки, ловко подцепил ими дим сум, поднес его ко рту, положил палочки на фарфоровую подставку и принялся жевать с наслаждением, еще большим оттого, что почувствовал изумление пирата: надо же, дикарь – и вдруг ест как цивилизованный человек!
Закончив жевать, Струан опять взял палочки и тщательно выбрал другой дим сум: самый маленький и самый нежный, который труднее всего было удержать. Это был приготовленный на пару пельмешек с креветками, тонкое белое тесто казалось почти прозрачным. Быстрым и легким движением он поднял дим сум с блюда, молясь про себя, чтобы не уронить его. Вытянув руку, он предложил его У Квоку.
Палочки У Квока змеей метнулись вверх, он принял дим сум и положил его себе на блюдце. Однако крошечный кусочек креветки упал на стол. Внешне У Квок оставался безучастным, но Струан знал, что пират весь кипит от гнева, потому что потерял лицо перед гостем.
Струан нанес свой coup de grâce
[12]. Подавшись вперед, он подобрал кусочек креветки со стола, положил его на свое блюдце и выбрал еще один маленький дим сум. Вновь он предложил его У Квоку. Тот принял пельмешек и на этот раз не уронил ни крошки.
Он поднес дим сум Струану, тот небрежно перехватил его на весу и с удовольствием съел, но от следующего отказался. Это была вершина китайского этикета – притвориться перед хозяином, что пища настолько хороша, что больше съесть невозможно, хотя и хозяин, и гость прекрасно знали, что застолье будет продолжаться.
– Не стесняйся, приятель! У нас этого добра хватает, – неожиданно произнес У Квок, уговаривая его, как и пристало хозяину.
Шок, который испытал Струан, услышав, что У Квок говорит на грубом кокни, почти свел на нет удовольствие оттого, что он заставил пирата заговорить первым и тем самым приобрел значительное лицо.
– Благодарю тебя. Я рад, что ты говоришь по-английски. Это все упростит, – сказал Струан. – Значительно упростит.
– Что верно, то верно. – У Квок очень гордился своим умением говорить на языке варваров.
– Где ты выучил английский? – Струан наклонился и поскреб ногтями щиколотку: по полу и подушкам прыгали блохи.
– А где ребята вроде тебя учатся есть, как китайские люди, а?
Струан выбрал себе дим сум.
– Я пытался овладеть кантонским наречием. Много раз. Но студент из меня вышел плохой, и мой язык никак не хочет выговаривать звуки правильно. – Он аккуратно съел дим сум и запил его чаем. – Чай отличный. Из Сучжоу?
У Квок покачал головой:
– Линь Тинь. Ты любишь чай из Сучжоу?
– Линь Тинь лучше.
– Я выучился английскому у Скраггера и у других. За много лет. – Некоторое время У Квок ел молча, потом опять принялся настаивать, чтобы Струан не отказывался от деликатеса. – Ешь, ешь еще, приятель. Ты, я вижу, человек необычный. Я прямо страсть как рад повстречать человека вроде тебя. Ты не похож на других, провалиться мне на этом месте. Ты умирал бы много дней, много-много дней.
Глаза Струана вспыхнули изнутри и еще больше позеленели.
– А вот ты умер бы очень быстро. Мои методы отличаются от твоих. В один момент ты жив, в другой – ты мертв. Вот так. – Он щелкнул пальцами. – Это самое лучшее – и для друга, и для врага. И для бешеной собаки!
– Почему ты говоришь так странно, а? – спросил У Квок после зловещей паузы.
– Что?
– Ты говоришь не так, как я. Тебя трудно понимать. Как-то по-другому звучит.
– Существует много диалектов – видов – английского языка, – спокойно ответил Струан, возвращая У Квоку лицо.
– Он денди, У Квок, я тебе про это говорил, – объяснил Скраггер. – Денди все произносят по-другому. Они обучаются в школах. Я же рассказывал тебе.
– Этот висельник Скраггер говорит правду, приятель? Мой английский неправильный?
– Кто говорит на более правильном кантонском – крестьянин или учитель в школе? Язык крестьянина правилен для поля, а язык учителя – для школы.
У Квок, попивая чай, откинулся на подушки:
– Мы слышали, у тебя на борту есть серебро. Сорок лаков.
– Где ты взял вот это? – Струан разжал кулак и положил половинку монеты на стол.
– Одна половина монеты – одна услуга, так, приятель?
– Так, – ответил Струан. Он был в ярости на себя за то, что угодил в ловушку Жэнь-гуа. – Откуда она у тебя?
– От моего отца.
– А он где ее взял?
– А где, ты думаешь, этот старый разбойник Жэнь-гуа так быстро откопал и зацапал в свои грязные лапы сорок лаков серебра, приятель? А? Конечно же, у своих старых партнеров. У тебя на борту десять лаков папиных денег. – Большой живот У Квока затрясся от хохота. – Налей его милости грогу, Скраггер. Он ему сейчас ох как нужен.
