Альберт Демидович постепенно отходил от дел, передавая руководство своей промышленно-финансовой империей доверенным лицам. Он еще держал все нити контроля твердой рукой, но подумывал о полной свободе. Деньги, которые он заработал, теперь работали на него; штат подготовленных им специалистов неплохо справлялся со своими обязанностями; банки, с которыми он сотрудничал, были надежны, как и партнеры. Господин Фарбин обеспечил себе безбедное, беззаботное существование и мог теперь пожить в свое удовольствие, заняться тем, к чему душа лежит.
Он начал читать, проглатывая книгу за книгой, съездил в пару круизов, повалялся на песках разрекламированных лазурных лагун, посетил знаменитые театры и музеи мира и… заскучал. Благотворительность не приносила ему удовлетворения, вызывая, напротив, тягостное настроение и мрачный сарказм. Его собственная болезнь никогда не наводила его на мысль стоять с протянутой рукой, и он, сочувствуя страждущим, все же не понимал, почему они сдаются, а не бросают вызов своей телесной немощи. Еще меньше он понимал людей здоровых, неспособных обеспечить себе достойное существование.
Вдоволь налюбовавшись красотами заморских курортов и памятников старины, устав от заученной болтовни гидов, от однообразия комфортабельных отелей, самолетов и автомобилей, Альберт Демидович с облегчением вернулся в родные пенаты. Просторы средней России, со свежестью их природы, зеленой прохладой лесов, обилием рек и прозрачным воздухом, показались ему раем небесным. Он наслаждался около месяца, стараясь не замечать подкрадывающейся тоски. Когда душистые луга, свежескошенное сено в стогах, березовые рощи и рыбалка на озерах ему наскучили, господин Фарбин решил заняться искусством. В конце концов творчество увлекло его - не свое, чужое. Он посещал выставки, художественные салоны и частные коллекции: именно живопись производила на него особенное впечатление, будоражила. В нем просыпались неведомые доселе чувства, мысли… Попробовал писать сам - вовремя осознал, что не хватает таланта, вдохновения, и оставил это занятие.
В этот спокойный, полный отдыха и развлечений период незаметно, исподволь вернулась болезнь, напомнила о себе внезапным легким приступом. Огонь, пожиравший ее, затух, и она подняла голову, начала набирать силу. Альберт Демидович запаниковал, кинулся к московским, потом к заграничным светилам - те только пожимали плечами, удивлялись, как ему удалось протянуть столько лет. Они ничем его не обнадежили. И тогда он понял, что все деньги, которые он заработал, не помогут ему откупиться от смерти.
«А ведь уходить придется с пустыми руками!» - сидя в роскошном кожаном кресле в своем кабинете, отделанном розовым и красным деревом, подумал господин Фарбин.
Это было для него откровением.
Интерес к бизнесу исчерпал себя, угас, и возвращаться к делам Альберт Демидович не собирался.
Родители его умерли, из близких у него остались какие-то двоюродные братья и сестры в Иркутске, которых он ни разу в глаза не видел. Семьей он не обзавелся, детьми тоже - его пугала мысль, что он передаст им свою неизлечимую хворь. Врачи говорили, что его заболевание не передается по наследству, но Фарбин им не верил. Разве пораженный недугом организм способен зачать и произвести на свет здоровый?
Итак, оказалось, что все нажитое богатство некому унаследовать. Бессмысленность потраченных усилий приводила Альберта Демидовича в отчаяние.
Чем настороженнее он прислушивался к своему телу, к происходящим в нем процессам, тем явственнее давала о себе знать болезнь. От лекарств господин Фарбин перешел к мистическим и эзотерическим учениям, желая постигнуть философию мира, который ему предстояло покинуть.
- Если деньги не могут сделать меня бессмертным, то я хотя бы попробую познать уход, привыкнуть к нему, сжиться с ним и полюбить его, если только это возможно.
Альберт Демидович со свойственным ему неистовством погрузился в различные нетрадиционные практики, быстро в них разочаровываясь. Он переходил от одного учения к другому, и в каждом находил изъяны. Как ни странно, болезнь притихла, затаилась в ожидании очередной передышки, которую даст себе неугомонный Фарбин.
Он совершенно отказался от лекарств, когда пришло понимание, что на определенном этапе они перестают приносить пользу и действуют заодно с болезнью, разрушая организм. Травы, вино, хорошее питание, свежий воздух и полная занятость ума - вот те средства, которые приносили ему облегчение.
Тибетские и египетские «Книги мертвых» были прочитаны, древние заупокойные культы изучены в меру понимания, а вопрос о процессе перехода в мир иной все еще продолжал занимать Фарбина. Чем ближе он подбирался к смерти, тем меньше он ее боялся. Страх исчезал, уступая место духовному познанию.
Интерес к загробной живописи свел Фарбина с Саввой Рогожиным - случайно. В одном из салонов Альберт Демидович увидел выставленный на продажу этюд «Игрок на двух флейтах» - фрагмент фрески из гробницы «Леопардов» в Тарквинии. Он немедленно дал Геннадию поручение познакомиться с художником, разузнать о нем и пригласить его для беседы.
Савва Рогожин поразил господина Фарбина своим мировоззрением, мотивами творчества, образом жизни. Он решил оказать художнику финансовую поддержку и не пожалел об этом. Живопись Рогожина захватила его своей посвященностью смерти, воспеванием ухода и даже мрачными оттенками безысходности, проявленными в поздних работах.
«Нимфа» же оказалась яркой звездой, блеснувшей на закате жизни художника, его прощальным подарком. Последним поклоном гения перед тем, как занавес закроется.
Альберт Демидович ни минуты не сомневался, что «Нимфу» Рогожин создал для него. Он увидел картину случайно, еще недописанной… и сразу был сражен, покорен ее страстным, мятежным духом, выраженной в ней неистребимой и гибельной силой любви… прекрасной и страшной в своей незавершенности, в своем вечном обещании неземного блаженства…
- Эх, Савва, Савва! - вздохнул господин Фарбин, поворачиваясь к Геннадию. - Никогда не думал, что он уйдет раньше меня. А вот, поди ж ты, как получилось… За «Нимфу» я перед ним в неоплатном долгу. Угодил, стервец!
Шедько молча смотрел на шефа стеклянными глазами. Он понимал: никто не ждет от него ответа.
* * *
Смирнов снова приоткрыл глаза… надеясь, что окружающее изменится. Но перед ним в тусклом свете возникло все то же видение - юноша, пританцовывая, несет чашу к столу пирующих; музыканты играют на кифарах и флейтах; разодетые женщины улыбаются красивым мужчинам, возлежащим на пиршественных ложах; возницы, соревнуясь на скачках, погоняют запряженных парами великолепных лошадей… амазонка замахивается мечом на поверженного врага…
Всеслав пошевелился, повернул голову, и затылок сразу заныл. Зато взору предстала иная картина - старцы с благородными лицами, сидя друг напротив друга, ведут неторопливую беседу; слуги несут сосуды с вином и ветки лавра своему господину… который сидит на троне, поставив ноги на каменную скамеечку…
«Я что, на выставке, среди рогожинских работ? - подумал сыщик. - Но как я оказался здесь? Или это бред… А может быть, я умер и попал в этрусский рай?»
