Дверь открыл сам хозяин - Алексей Степанович, и сразу приложил палец к губам.
- Ради бога, тише, а то мама разволнуется. Я ей сказал, что придут коллеги с работы.
Из гостиной раздался обеспокоенный голос:
- Лешенька, кто пришел?
- Это с работы, мама, - ответил Данилин. - Не беспокойся.
Он провел Смирнова и Еву в комнату сестры, плотно прикрыл дверь и вопросительно посмотрел на сыщика.
- При ней можешь говорить все, - сказал Всеслав.
- Говорить, собственно, нечего, - развел руками хозяин. - Алиса не звонила. Никаких вестей о ней нет.
- Мы тут посмотрим ее вещи. Дневника у нее нет?
Данилин пожал плечами:
- Я целыми днями на работе, мать болеет… в общем, не знаю я о сестре ничего, - вздохнул он. - Писать она не любит. А насчет дневника… ищите. Если с собой не забрала, то должен быть здесь. Вот ее шкаф, тумбочка, книжные полки…
Он махнул рукой и тяжело опустился на стул.
Комната девушки была в идеальном порядке: раскладной диван, тумбочка и шкаф, у окна - столик с компьютером, на стене - застекленные полки, глянцевый плакат с кадром из кинофильма «Жестокий романс» - Лариса и Паратов на пароходе, с цыганами, развлекаются. Над диваном висит красивая гитара ручной работы, на тумбочке - настольная лампа и потертая книжка Кэрролла «Приключения Алисы в Стране чудес».
Смирнову показалось, что он уже был в этой строгой, чистой комнате. Повинуясь первому импульсу, он шагнул к шкафу, раскрыл его - вещи аккуратно лежали на полках, висели на вешалках. Похоже, Алиса действительно ничего не взяла с собой, кроме сумочки.
В тумбочке нашлась пара записных книжек и несколько тетрадей, которые сыщик забрал с собой. Шкатулка с недорогими украшениями стояла на столике, и Данилин подтвердил, что почти все на месте.
- Нет ее часов, золотых сережек и колечка, которое я подарил ей на восемнадцатилетие, - сказал Алексей Степанович. - Но это понятно. Она постоянно их носит.
В компьютере тоже ничего существенного не нашлось: игры, бухгалтерские программы, материалы для учебы - все. Никаких личных писем, заметок, набросков, никаких откровений. Альбом с фотографиями такой же, как у всех - детские снимки, школа, выпуск, студенческие вечеринки, пикники, экскурсии.
Всеслав выбрал несколько фото, где Алиса была вместе с долговязым молодым человеком, стриженым, с выразительными черными глазами.
- Это Глеб, - сердито сказал Данилин. - Убить мало паршивца!
Ева все время молчала, напряженно следила за действиями Смирнова, смущенно краснела. Ей казалось кощунством рыться в чужих вещах.
Хозяин квартиры искоса бросал на нее любопытные взгляды. Как бы он ни был расстроен, женщина, которую привел Всеслав, вызывала у него интерес. Она была красива той необъяснимой славяно-персидской красотой, издавна отличавшей русских княжен: огромные, чуть раскосые зеленовато-серые глаза, высокие скулы, пухлые губы и густые, вьющиеся колечками у висков русые волосы.
- Уже поздно, - сказал сыщик, закончив беглый осмотр комнаты. - Записные книжки и тетради я изучу дома. Если понадобится, приду опять.
- Да-да, конечно… - рассеянно кивнул Данилин.
* * *
Геннадий быстрой, деловой походкой вошел в зал, огляделся. Интерьер выставки был превосходен: стены, отделанные под бледный мрамор; архаические статуи Аполлона и Афродиты; пара бронзовых котлов на треножниках; на прозрачных стеллажах - греческие вазы, тяжеловесная этрусская черно-оливковая керамика, знаменитые глиняные сосуды буккеро, отливающие металлическим блеском.
- Неплохо, - сдержанно одобрил посредник. - Мы в вас не ошиблись, господин Чернов. Думаю, мой поручитель останется доволен: деньги потрачены не зря.
Эскизы фресок, этюды и наброски, многофигурные композиции на картонах были забраны под стекло и подсвечены, картины висели в простых полированных деревянных рамах.
- Эта голова менады восхитительна, - сказал Анисим Витальевич, сопровождающий Геннадия. - Вы не находите?
- Мне больше нравится горгона, - одними губами улыбнулся посредник, останавливаясь у изображения грозной фигуры с разинутой пастью, высунутым языком и уродливо повисшими грудями. - Она потрясающе, ослепительно безобразна! Наш Савва Никитич - гений, настоящий маэстро живописи.
Он перешел к следующей картине, на которой застыла в своем мрачном полете крылатая этрусская богиня подземного мира Вант в окружении демонов, карликов и шутовски приплясывающих уродцев.
- Вы чувствуете дыхание смерти? - шепотом спросил Геннадий, наклоняясь к уху Анисима Витальевича. - Оно витает среди этих образов, наполняя их потусторонней силой… А? Что вы на это скажете?
Чернов невольно отшатнулся. Посредник наводил на хозяина «Галереи» суеверный ужас: он сам казался одним из демонов, только одетым в дорогой костюм и причесанным в элитном парикмахерском салоне.
- Чрезвычайно выразительная манера письма у господина Рогожина, - не поднимая глаз, подтвердил Анисим Витальевич.
- Ну-ну, милейший… не пугайтесь, - успокоил его Геннадий. - Вам еще не скоро предстоит услышать шелест крыльев богини Вант!
Так, переговариваясь, они подошли к центру экспозиции, где, затмевая всех и вся, сияла, царила «Нимфа» - прозрачные, печально-испуганные глаза девушки соперничали блеском с драгоценным ожерельем на длинной нежной шее; совершенная, светящаяся изнутри фигура изогнулась в изящном порыве, исполненном предсмертной истомы… Бог Аполлон, отвернувший от зрителей свое лицо, казался чудовищем, преследующим юную деву.
Изысканная античная эстетика была уравновешена некоторой грубоватостью и реалистичностью рисунка, насыщена острой сексуальностью, духом желания, насилия и страха. Пленительные и плавные линии тела нимфы, ее длинных струящихся волос, тонкого стана и стройных ног перетекали в линии высокой травы, доходящей ей до пояса, деревьев и кустов лавра, где надеялась укрыться беглянка. Они составляли разительный контраст темному, бугристому торсу Аполлона, его первозданной, дикой силе и мощи, непреодолимому напору, несущему любовь и гибель.
Выдержка изменила Геннадию, он вздрогнул и застыл как вкопанный, уставившись на «Нимфу».
- А… почему я раньше не видел этой картины? - спросил он, когда к нему вернулся дар речи.
Господину Чернову пришла в голову избитая фраза: «Красота - великая сила». Иногда расхожие выражения довольно точно отражают суть вещей.
- Полотно находилось в хранилище, - ответил он. - Такая вещь заслуживает, чтобы с ней обращались бережно. «Нимфу» можно будет продать зарубежному коллекционеру за головокружительную цену. Разумеется, после того, как ее увидят все желающие. Эта картина - жемчужина выставки!
Геннадий аж затрясся, от его хладнокровия не осталось и следа.
