«… Любовь всегда чудо. Поэтому, она необходима. Она уничтожает ложь, привычку, она озаряет светом повседневную жизнь, превращая в чудо. Разве не чудо? Идёшь по улице, проходят люди, такие тусклые, такие чужие… И вдруг навстречу тебе идёт один такой же чужой, как и все, и если вы случайно не встретитесь взглядом, останетесь такими же чужими, как и были, но стоит вам увидеть друг друга, и в одно мгновение ближе, роднее нет на земле человека.»
– Ну, конечно, – чудо, когда ради похоти ты можешь бросить детей… и побежать с первым встречным на край света… – еле сдерживая нарастающее раздражение, пробубнил Дьюри, он быстро просмотрел несколько листов и снова продолжил чтение:
«… Я живу, когда горят глаза партнёра. Когда осязаю, что он наэлектризован моим присутствием, это даёт мне ту энергию, без которой жизнь бесцветна…»
Дальше Дьюри не мог читать и снова перевернул несколько страниц, вздохнув глубже, продолжил:
«Раньше, когда у меня силы бывали на исходе, когда все валилось из рук, мне достаточно было выбежать на улицу, дождаться хоть одного мужчину, неважно какого, конечно, лучше красивого, увидеть, загораются глаза… и тогда я могла спокойно вернуться в свою дыру и влачить дальше своё существование. Когда впервые это произошло при Дьюри, он устремился за мной, наверное, думал, что я собираюсь убежать из дому. Ведь я так стремительно выбежала. Однако увидев, что я стою как вкопанная у калитки, он, чуть успокоившись, спросил меня:
– Тебе не хватает воздуха в доме?
– Да.
… Это его вполне удовлетворило, и он спокойно ушёл домой».
– И совсем я не был спокоен, но что я мог сделать, если я не мог выгнать тебя или сам уйти, Я был как птица в клетке, думал не только о себе, о твоих детях…
Вечерело. Стало трудно разбирать написанное. Дети бегали во дворе. Дьюри зажёг свет и продолжил читать дневник.
«…В глаза Дьюри я давно не смотрю. Я даже забыла его лицо. Недавно ночью, когда мне хотелось выбежать на улицу и броситься на грудь первому попавшемуся, согреться, проснуться… Почувствовать, что я ещё женщина и способна зажечь и дать жизнь и счастье другому… Меня настолько захватили эти чувства, что я вскочила и готова была выбежать на улицу, если бы не встретила Дьюри, который, шатаясь, направлялся в туалет. В этот момент мне вдруг все мужчины стали противны, и я с мерзким чувством поплелась к кровати. Постель остыла. Когда я легла в неё, мне показалось, что я легла в гроб. И тут мне захотелось увидеть лицо Дьюри, который увидит меня в гробу, но не смогла, сколько я ни пыталась…»
– А я… Эх! Стоит закрыть глаза, как ты и только ты стоишь передо мной. Стоишь и смотришь на меня своими огромными зелёными глазами. Цвет твоих глаз зависит от освещения, от цвета одежды, от погоды, но больше всего от твоего настроения и от субъекта, на которого ты устремляешь свой взор. Если тебе понравился мужчина, глаза становятся цвета малахита, сочные, глубокие и светятся из бесконечной глубины, и если заглянуть в них, то закружится голова, потому что будешь всё время куда-то проваливаться… На меня ты последнее время смотрела стеклянными, плоскими глазами бутылочного цвета. Так ты смотришь на всё, что тебе безразлично. В период беременности глаза у тебя были, словно у котёнка, которого только что накормили молоком и ласкают его, он мурлычет… Я могу в точности сказать, где, какая и каких размеров родинка на твоём теле. Меня всегда поражало, что они расположены не хаотично, а подчинены какому-то закону. И когда я смотрел на тебя обнажённую и видел тебя всю от ягодиц до шеи, я мог мысленно соединить родинки. Если провести прямые линии между ними, можно увидеть ковш. Точно такой же ковш я видел в школьном учебнике по астрономии, и называется он Большой Медведицей, когда я это открыл для себя, во мне что-то изменилось и не только по отношению к тебе. Эту перемену заметили даже посторонние, а на работе даже интересовались, что со мной происходит? Кто сочувствовал, кто старался дать совет… Я даже не думал, что у меня столько доброжелателей… но только ты ничего не видела, ничего не замечала, – в волнении от нахлынувших чувств тихо бормотал про себя Дьюри, – да я… Эх ты! – И не найдя подходящих слов, чтобы выразить чувства, что накопилось в нём, несколько раз глубоко вздохнул и продолжил читать.
«…Разве можно жить с таким человеком, который даже цветы не любит, жалеет на них деньги, ведь это единственное удовольствие, которое мне осталось в жизни… Он мне мстит, лишая меня последней радости…»
В висках у Дьюри застучала кровь. Дальше читать не смог. Ему хотелось кричать от столь несправедливого мнения… Что-что, а цветы он любил, и не жалел он денег на цветы, а их просто не было. К тому времени многого уже не было, но она упорно ничего не хотела замечать. Да и не видела. К примеру, она считала, что он цветы не любит потому, что каждый день их не покупал. Её излюбленная фраза: «…Цветы – это моя душа, и я не могу видеть, как она увядает».
Поэтому уже на второй день цветы, ещё свежие, приходилось выбрасывать, правда, он их не выбрасывал, а дарил соседке, которая души в нём не чаяла. Дьюри перевернул страницу, и хотя было много исписанных листов, записи в дневнике кончались всего двумя короткими абзацами, которые Дьюри начал внимательно читать.
«…Я не могу жить без любви: сердце моё редко бывает незанятым, в нём всегда царит чей-то прекрасный образ, которому я поклоняюсь. Мне важно любить, чтобы сердцем не завладел мрак.
Как странно устроены люди, говорят о вечной любви, а желают только тело, которое не вечно и быстро теряет красоту и привлекательность. Меньше внимания обращают на душу, которую можно совершенствовать до бесконечности и до самой гробовой доски. Значит, если бы их чувствами руководил разум, то, возможно, можно было бы поверить в вечную любовь. К сожалению, моя душа никому не была нужна, все хотели только тело, а оно состарилось…
Недавно в компании моей подружки появился на редкость воспитанный молодой человек. Он так галантно ухаживал за нами, что трудно было различить, кто же ему нравится больше, я или моя подружка. В один прекрасный день он предложил нам поехать к нему на дачу. Пока мы решали ехать или нет, на улице стемнело. Боясь опоздать на последний поезд, начали торопиться. Когда мы были на полпути к вокзалу, начал накрапывать дождь. Моя подружка Вера предложила вернуться, но я упёрлась настолько, что уломала её, и мы всё-таки добрались до вокзала. В вагон мы вбежали под проливным дождём. С шумом устроились в купе. Наш кавалер сразу начал нам помогать снимать мокрые вещи. Он попеременно помогал нам обеим но… когда он помогал Вере, он весь трепетал от страсти, движения его были лихорадочны, суетливы. Молодой человек сначала стоял от неё на почтительном расстоянии, но чувствовалось, что его сильно тянет к ней… Тогда я поняла, Я ЛИШНЯЯ…. Хотелось плакать, кричать, даже орать, бежать… но куда? Поезд нас мчал на дачу, где была мне уготована пытка, которой я не могла избежать… В купе я больше не могла находиться, извинившись, я вышла в тамбур и в отчаянных чувствах прижалась к окну носом. Окно плакало. Мне трудно было разглядеть что-либо за ним. Ночь поглотила день. Она даже в меня вошла. Мы мчались по безлюдным местам, возможно, полям, так как за окном нельзя найти хоть какой-нибудь ориентир. Я как всегда искала свою звезду… без ориентира любой огонёк мог показаться звездой… Дальше жить не стоит… Я поблёкла, ни у кого не загораются глаза при встрече со мной, а если смотрят, то сквозь меня… Я чувствую, что опускаюсь ниже и ниже… Я готова просить, умолять любить меня… А без любви жить не стоит… И я ухожу без слёз и сожаления, никому не нужная…»
