Повесив на шею волшебный фонарик на шнурке, он осторожно двинулся по темному коридору, такому узкому, что два человека средней комплекции разминулись бы только впритирку.
Полы секретного лабиринта были устланы глушащими звук шагов ковровыми дорожками, от века пыльными. Наверху клубились лохмотья старой паутины, кое-где попадалась новая паутина с застывшими в ожидании темными комочками. Посветишь на потолок, а там как будто опрокинутое дно заросшего канала.
Чего здесь не хватало, так это тишины. Звуки роились в спертом воздухе словно сами по себе: обрывки разговоров, хихиканье, журчание воды, звяканье столовых приборов, всхлипы служанки, которую кто-то обидел, скрип двери… Наверное, фокус в том, что в стенах замурованы какие-то приспособления, улавливающие звук.
Вор вытащил из потайного кармана кошелек, достал оттуда засушенного морского конька длиной с полмизинца, хрупкого, колючего, покрытого лаком. Прибинтовал к левому запястью, где бьется жилка пульса. Конек не простой, заколдованный: его дух, заключенный внутри мертвого тельца, хочет вырваться из этой ловушки, Чашу Таннут он чует на расстоянии и поможет ее найти.
Хеледика не сказала, где взяла его. Кемурт сам догадался: у магов Ложи, которые прячутся в катакомбах. Ну и пусть, они сейчас заодно. И с коньком-ищейкой они заодно: Кем не любил, когда с живыми существами так поступают, но эту несчастную морскую тварь он освободит – бросит в Чашу, которая принадлежит Госпоже Пучины, старшей из дочерей Хозяина Океана, и плененный дух перенесется в родную стихию, так что все будет по-честному.
«Хочешь вернуться домой – помоги мне, – шепнул вор. – Давай, ищи дорогу!»
В коридорах пахло старой кладовкой и мышами. И почем знать, не крадется ли кто-нибудь навстречу, неслышно ступая по ворсистой дорожке… В случае чего он изобразит, что рад-радешенек живому человеку: был пьяный, сам не понял, как здесь очутился, наверняка его зачаровали, вытолкнули из человеческого мира на территорию народца, хотя он не переобувался, ни-ни, ботинки надеты правильно, но с ним здесь творится какая-то дребедень, голоса слышны, а людей не видно, да еще окаянная темень… Главное, успеть погасить фонарик и побольше истерики: «Выпустите меня отсюда!»
Зато амуши можно не опасаться: он повсюду чувствовал присутствие вмурованных в стены мощных артефактов, перекрывающих дорогу волшебному народцу.
В изнаночных помещениях дворца точно никто не живет, а если б и жили, это были бы те, кто издавна соседствует с людьми: гнупи, тухурвы, чворки, снаяны и всякая относительно неопасная мелюзга. Амуши – обитатели пустынь и травяных равнин, им подавай простор… Хотя кто сказал, что они не могут прятаться на изнанке людского жилья? Но воздействия здешних амулетов народцу не выдержать, это и Шнырь подтвердил: во дворец он пробраться не мог, хотя Тейзург обеспечил ему нехилую защиту от всевозможных оберегов. Вурваны – исключение, они ведь не только волшебные существа, но еще и бывшие люди, так что на Лорму это не распространялось, а ее олосохарская свита поселилась где-то в другом месте.
Кемурт успокаивал себя, чтобы не праздновать труса: уже проверено, со своим арсеналом он способен выдержать бой с амуши, другое дело, что он пришел сюда не понаехавшую нечисть истреблять, а украсть Чашу Таннут.
И еще он слишком туго прибинтовал конька, запястье колет. Стоп… Вовсе не туго! Несчастное существо, запертое в мертвом засушенном тельце, начало шевелиться, почуяв путь на волю.
Он до одури петлял по коридорам, поднимался и спускался по узким, точно в склепах, лестницам, то подбираясь к помещению, где спрятан морской артефакт, то вновь от него удаляясь. Главная здешняя ловушка – не нарваться на филера, который бродит по тем же пыльным закоулкам, шпионя за обитателями дворца, а просто-напросто не попасть, куда надо. Это все равно, что с закрытыми глазами вдевать нитку в иголку. Вроде бы до нужной комнаты рукой подать, а коридор всякий раз уводит в сторону.
Отсюда можно было не только подслушивать, но еще и подсматривать: кое-где в стены на уровне человеческого роста были вмонтированы застекленные «глазки» – словно окуляры бартогских подзорных труб, наверняка эти штуки тоже заказывали в Бартоге.
Звуки отвлекали от решения пространственного ребуса – чего стоили одни только безумные стихи, которые кто-то бормотал без остановки на нижнем уровне лабиринта, в дворцовом подвале!
Кемурт определил, что комната с Чашей Таннут находится на втором этаже, но вопрос, как до нее добраться. Он нарезал круги, словно мотылек около вожделенного фонаря, а подвальный стихотворец как будто издевался над ним:
Ищи мораль хоть под столом,
Она разбросана повсюду!
Гоняй лягушек помелом,
Не ешь паштет, не мой посуду.
Всё убегает: дни, часы,
Заимодавцы и заплатки,
Я летней не узрю красы,
И поученья будут кратки.
Не будь невеждой, отрок юный,
Найди дорогу поскорей,
Дерзай, не разучайся думать,
Не бойся лестниц и дверей!
В другой раз Кем отыскал «глазок», но чтеца не разглядел – с той стороны было темно, как в могиле, только этот дребезжащий голос:
Порой мне чай с малиной снится,
На счастье в лужу брось монетку!
Три долгоносые сестрицы
Из зеркала тянули репку.
О ты, кто смотрит из стены,
В ночном горшке обрящешь чашу,
Хватай в охапку и беги,
Пусть ведьма лежа знатно спляшет.
Пусть не забудет про того,
Кто ненароком стал героем,
В чертог небесный для него
Пусть милосердно путь откроет.
На сердце у меня печаль,
И запустил я в солнце шляпой,
Но наставлений мне не жаль,
Скорей в закат чернил накапай!
Когда вора занесло сюда в третий раз, «глазок» тускло светился, и слышался другой голос – по-хозяйски благодушный, рассудительный, увещевающий:
– Коллега Сухрелдон, ваше благополучие зависит единственно от того, согласитесь ли вы с нами сотрудничать. Пусть вы и производите впечатление безнадежно помешанного, я подозреваю, что какие-то крупицы здравого смысла вы все же сохранили… Нам нужны ваши способности видящего. Если вы проявите благоразумие, вы тотчас получите лекарскую помощь и надлежащий уход, вы сами себе вредите…
Говоривший расположился спиной к «глазку» – мужчина плотного сложения, в придворном бархатном сюртуке с шитьем на рукавах. Рядом с ним стояла женщина, ее волосы цвета золотистого меда были уложены в высокую прическу, перевитую золотыми цепочками с драгоценными камнями. Изящную белую шею охватывала темно-красная, под цвет платья, бархотка. Амулет, реагирующий на присутствие волшебного народца, послал импульс, но оцепеневший вор и без этого догадался, кто она такая.
Узник, прикованный за ногу к торчащему из стены кольцу, кособоко сидел на грязной соломе. Второй ноги у него не было – ниже колена обрубок, перемотанный заскорузлыми бинтами, левая рука со скрюченными пальцами висела плетью. Лицо в запекшихся кровавых рубцах, веки почернели и распухли, вместо ногтей гноящиеся язвы.
