Эта статья опирается на 13 частично структурированных интервью, которые были взяты у специалистов по новым технологиям и у членов их семей (выходцев из Беларуси, России и Украины) как в Америке, так и в Беларуси, а также в значительной степени на включенное наблюдение. Именно личные наблюдения за субкультурой и повседневной жизнью этой среды помогли выделить проблемные области и явились ключевым моментом в выработке гипотез. Некоторые сведения были получены из интернет-форумов, созданных и поддерживаемых программистами, выходцами из бывшего СССР, для обсуждения проблем, связанных с миграционным опытом. Такие русскоязычные платформы в последние годы во множестве появились в виртуальном пространстве Америки и Канады.
Вопросы интервью группировались вокруг нескольких больших тем: во-первых, ИТ как «глобальный феномен» (предполагающий взаимозависимость между различными регионами) и как «мир мужских смыслов»; во-вторых, осмысление женщинами своего нынешнего положения в семье и за ее пределами. В этой статье я лишь курсивно буду касаться материалов, не относящихся непосредственно к семье, однако помню о том, что структура семьи (как института) предопределена более крупным социальным процессом. Проинтервьюированным мной женщинам было «немного за тридцать», все они до приезда в Америку работали (одна сама являлась специалисткой в области новых технологий), почти у всех было высшее образование, ни одна не успела сформировать собственной значимой карьеры. Среди обстоятельств, которые заставляют делать определенный выбор, это последнее я рассматриваю как очень важное: в семьях, где жены имеют собственную карьеру, научную степень (сотрудницы университетов, ученые), жизненные стратегии могут значительно отличаться от описанных.
Американский вариант
Визовая политика, не оставляющая жене приехавшего в Америку программиста какого-либо иного выбора, кроме как быть домохозяйкой, основывалась на представлении об определенной структуре семьи. Однако положение формально «неработающей» женщины, которую содержит муж, может иметь различные смыслы в разных социальных ситуациях.
Когда такая структура семьи возникает в условиях новой постсоветской социальной стратификации, она обычно связывается с представлением о «новых богатых» и воспринимается как показатель мужского статуса и успешной маскулинности. Очевидно, начало и самому этому процессу («возвращения» женщин домой), и его интерпретации («показатель зажиточности») было формально положено тогда, когда, озабоченное падением рождаемости, советское правительство увеличило оплачиваемые отпуска по уходу за ребенком
[229] до трех лет, а неоплачиваемые – до шести. Этот шаг может рассматриваться как косвенное признание обществом той антропологической закономерности, что уровень биологического воспроизводства зависит от степени включенности женщин в «производство пищи» (работу вне дома, общественное производство – в зависимости от того, какое общество мы имеем в виду), так как «работа, выполняемая женщинами, должна быть совместима с беременностью и лактацией»
[230]. Адаптируя этот антропологический вывод к нашему времени, можно сказать, что поскольку у работающих женщин детей меньше (они делают в жизни иные выборы), то более богатое общество пытается «освободить» женщин для воспроизводства, ограничивая возможность выбора.
С другой стороны, увеличение отпусков по уходу за ребенком явилось свидетельством еще и того, что советское общество, став зажиточнее, начало воспринимать ситуацию, при которой мужчины не имели системного превосходства над женщинами в обладании ресурсами (в какой-то степени имели, конечно, но в целом женщины зависели не от отдельных мужчин, а в гораздо большей степени от государства) как «неудобную». Когда в самом начале перестройки Михаил Горбачев призвал – в качестве одной из перестроечных целей – освободить женщин от двойной нагрузки (на работе и дома), с тем чтобы они могли быть лучшими матерями, он, возможно, не осознавая этого, выражал именно эту общественную озабоченность.
Освобождение от двойной нагрузки теоретически может быть осуществлено различными способами – например, использованием наемного труда других женщин для помощи по дому или возросшим участием мужчины в домашних делах. Последний вариант в советском обществе серьезно не обсуждался: например, не рассматривались и не планировались какие-то меры для того, чтобы стимулировать отцов к получению отпуска по уходу за ребенком. «Освобождение женщин» являлось эвфемизмом, необходимым для дискурсивного оправдания постсоветской реконфигурации рынка труда (вытеснения оттуда женщин либо их перемещения на его низшие уровни) и публичной сферы вообще. Сетуя на потерю обществом «моральных ориетиров» и другие социальные недуги, постсоветские газеты писали в начале 1990-х (и продолжают писать сейчас):
«…с раннего детства из сознания девочек вытравливается представление о необходимости, об удовольствии, о прелести, наконец, о святости домашнего труда, труда на свою семью, на своих детей, на своего мужа, а значит, и на собственное счастье»
[231].
Если женщины должны были увидеть себя прежде всего женами и матерями, мужчинам предстояло превратиться в кормильцев (а также хозяев и профессионалов). Постсоветское представление об успешной мужественности (особенно в первое постсоветское десятилетие) включает возможность содержать семью и неработающую жену, которая занимается домом и детьми. Для реализации этого идеала необходимо не только, чтобы мужчина достаточно зарабатывал, но и чтобы женщина в принципе зарабатывала меньше (и, возможно, поэтому) была согласна не зарабатывать вообще, часто рационально оценив свои шансы на рынке труда. Один из респондентов на вопрос о том, что стало с профессией жены (до отъезда преподавательницы музыки) в связи с переездом в Японию, а потом США, ответил: «Я получил неплохую работу там, и это давало нам возможность так жить, чтобы Таня могла не работать» (Виктор)
[232]. Очевидно, он не задумывался о потенциальной возможности другой конфигурации семьи и считал «естественным» право женщины оставаться дома, хотя на самом деле это право во многом основано на рациональном расчете, так как зарплата учительницы музыки значительно меньше зарплаты программиста.
Сказанное выше не означает, что в постперестроечное время таковыми стали большинство семейных сценариев (семейные конфигурации сейчас гораздо более разнообразны, чем, например, при социализме), а лишь то, что семейный идеал воображаемого западного среднего («буржуазного») класса стал социально приемлемым и даже желанным и что общество стало озабочено тем, чтобы значительная часть женщин была вытеснена (хотя бы временно) с рынка труда. Одна из респонденток, 33 лет, обосновала согласие ехать необходимостью «все равно сидеть дома с ребенком, хоть в той стране, хоть в этой»:
