Пеллетер ударил надзирателя рукояткой пистолета по запястью, и тот выронил нож, но при этом резко дернулся, отчего Пеллетер потерял равновесие и отлетел к автомобилю, упав спиной на капот.
Пассемье не растерялся и бросился бежать, Пеллетер последовал за ним, но чета Розенкранцев стала помехой на его пути. Розенкранц поспешил утащить Клотильду в сторону, и Пеллетер промчался мимо, не натолкнувшись на них.
Пассемье бежал в сторону города. Пеллетер еще не успел выскочить на дорогу, когда надзиратель понял свою ошибку, сообразил, что между редко стоящих домов ему негде спрятаться, и, резко развернувшись, побежал в обратную сторону.
– Стой! – крикнул ему Пеллетер.
Верзила-надзиратель, все еще шатаясь после удара, полученного под дых, продолжал бежать не оглядываясь. Он не мог не видеть впереди дорожного блокпоста, расположенного метрах в ста от него на самом краю города, за которым начинались поля. Понимая, что Пассемье может махануть через поле, Пеллетер выстрелил в воздух.
Пассемье оглянулся на звук и, потеряв равновесие, чуть не упал.
Полицейские на блокпосту услышали выстрел и побежали навстречу Пассемье и Пеллетеру.
Сообразив, что попал в окружение, Пассемье предпочел развернуться и пошел на Пеллетера.
Пеллетер остановился и прицелился. Но полицейские подбежали уже слишком близко, и он побоялся попасть в кого-нибудь из ребят Летро. Тогда, убрав пистолет в кобуру, он бросился под ноги подбежавшему Пассемье.
Полицейские были уже почти близко и кричали:
– Стой!.. Полиция!.. Стой!
Но Пассемье несся вперед прямо на Пеллетера. Пеллетер предпринял обманный прием, сделав резкий шаг в сторону, но Пассемье предугадал его ход и встретил Пеллетера мощным ударом в грудь, от которого у инспектора потемнело в глазах. Он с трудом устоял на ногах. А Пассемье побежал дальше в сторону города.
Мимо Пеллетера пронеслись и ребята Летро.
Пеллетер достал из кобуры пистолет и сделал предупредительный выстрел в воздух.
Полицейские обернулись, а Пеллетер уже целился. Полицейские, пригнувшись, упали на землю. Пеллетер выстрелил.
Пассемье зашатался и… продолжил бег. Но теперь это был уже не бег, а ковылянье вприпрыжку.
Один из полицейских вскочил первым и бросился на Пассемье, но тот встретил его мощным ударом.
Подбежавший к ним Пеллетер сразу увидел, что выстрел его попал в цель – штанина у Пассемье в области лодыжки пропиталась кровью. Пеллетер пнул Пассемье по раненой ноге, и тот упал.
Коленом придавив надзирателя к земле, Пеллетер приставил к его голове дуло пистолета.
– Твои дружки ждут тебя не дождутся, – сказал он.
Свободной рукой он достал из кармана наручники и сковал руки Пассемье за спиной.
Пассемье теперь даже и не думал сопротивляться, так как знал, что это только навредит ему.
Пеллетер поднял глаза – перед ним стоял Мартен.
– Отличная работа, парень, – сказал ему Пеллетер.
Мартен попытался сохранить суровое лицо, но, не сумев сдержать улыбки, сказал:
– Спасибо, шеф.
Вдалеке перед своим домом стояли, обнявшись, Розенкранцы. У месье Розенкранца был вид побежденного, а не победителя. Они с супругой надеялись найти в Вераржане спокойное местечко для жизни, но этот городок не оправдал их ожиданий.
Летро сиял от счастья.
– Ну наконец-то мы покончили с этим делом. И все благодаря тебе! Ты просто спас меня!
Пеллетер рассмеялся.
– Ничего, у тебя еще будет возможность отплатить мне тем же, когда приедешь ко мне в гости.
Ламбер картинно закатил глаза, но Пеллетер одернул его суровым взглядом.
Летро выдвинул верхний ящик своего стола и достал оттуда три сигары. У Пеллетера учащенно забилось сердце – ведь у него без курева уже голова начала болеть.
– Вот если бы еще кто-нибудь сказал мне, кто убил всех этих арестантов… – сказал Летро, продолжая улыбаться. – Но это, друзья мои, уже проблема тюрьмы… А мы свое дело сделали – выяснили, кто занимался незаконным захоронением останков. И вдобавок к этому еще раскрыли старое убийство.
Пеллетер жадно втягивал табачный дым. Сигара, конечно, была не так хороша, как те, к которым он привык, вкус ее был несколько вялым и блеклым, но сейчас он был рад и такой.
Летро выдул несколько ломаных табачных колец, поерзав, удобнее уселся на своем стуле и сказал:
– Нет, я, правда, даже и не знаю, как вас благодарить.
Пеллетер кивнул, а Летро продолжал:
– Вообще это дело… – Он покачал головой.
– Но мне все-таки понадобится еще разок съездить в тюрьму, хотя и ужасно не хочется, – сказал Пеллетер.
Летро небрежно махнул рукой.
– Над этим пусть Фурнье ломает голову. Это его проблема.
Пеллетер нахмурился, пытаясь убедить себя, что это действительно так. Ну а в самом деле, с какой стати это должно быть его проблемой?
– Только не удивляйтесь, если Фурнье в итоге ничего не расследует, – сказал он.
В этот момент в открытую дверь кабинета Летро постучали, и все трое обернулись на стук.
Офицер с порога доложил:
– Шеф, вам звонит начальник тюрьмы Фурнье.
– Начальник тюрьмы! – сказал Летро. – Быстро он продвигается по служебной лестнице!
– Прошу прощения, заместитель начальника тюрьмы, – поправился офицер.
Летро потянулся к аппарату на своем столе и сказал в трубку:
– Вы слышали наши хорошие новости? – Но тут брови его вскинулись, и он воскликнул: – Что-о?! Когда?
Ламбер посмотрел на Пеллетера, но тот, с наслаждением затягиваясь сигарой, только пожал плечами.
– Мы выезжаем! – сказал Летро и повесил трубку, после чего объяснил Пеллетеру и Ламберу: – У них еще одного человека зарезали. Мауссье.
Глава 17
Мауссье в лазарете
Лазарет наконец опустел после того, как целый день там, помимо врачей и медсестер, толклись всевозможные люди. Пеллетер попросил у Фурнье разрешения на посещение раненого арестанта, и Фурнье дал согласие, выставив перед дверью лазарета одного из надзирателей и Ламбера.
Арестант, получивший ножевые ранения четыре дня назад, пока еще находился в лазарете. Нормальный цвет лица уже вернулся к нему, и он уже сам сидел в постели. Его вообще должны были выписать в тот день и отправить обратно в камеру, но всем стало не до него из-за этого нового покушения.
Пеллетер подошел к Мауссье и присел на соседнюю койку.
– Как там поживает мадам Пеллетер? – сказал Мауссье.
Голос у него был слабый, но Пеллетер знал от доктора, что раны у Мауссье всего лишь поверхностные. То есть эта слабость была очередным его спектаклем.
