Наконец Мертон заговорил. Это был ровный и спокойный голос могущественного человека, еще не решившего, стоит ли ему употребить свое могущество.
– Что вы хотите?
– Ваши парни преследовали меня от самой студии, но работу свою они не сделали, не так ли?
– Это парни Хьюба, не мои. А Хьюб у нас иногда страдает повышенной возбудимостью.
– Я уж заметил. Особенно в том случае, когда кто-то проявляет интерес к его делам.
Оставив мое замечание без внимания, он снова спросил:
– Что вы хотите?
– Прежде всего, чтобы меня не держали за дурака.
– Вы не дурак. Тут Эл Нокс ошибся.
– А он считал меня дураком?
– Нет. Насколько мне известно, он вокруг себя дураков не держит.
– О, это вы просто плохо знаете обычных людей. Вам надо попробовать посидеть не в ложе, а на трибунах.
Мертон поднял руку и растопырил пальцы, давая мне знак замолчать.
– Что вы хотите?
– Ну, поскольку я нашел вас там, где мне посоветовала вас искать ваша дочь… – Я сделал паузу и, не добившись результата, продолжал: – …то я думаю, что хотел бы поговорить с вашим сыном.
– Это невозможно.
– А скажите, на кого я работаю – на вас или на студию?
– Это одно и то же.
– Нет, это не одно и то же. Это будет совсем не одно и то же, если я пойду в полицию со всем, что у меня имеется. Кое-что я до сих пор утаивал, но я не смогу делать это до бесконечности, и мне нужно знать, о каких вещах в каком ключе говорить.
– Я вот тут недавно прочел в газете одну историю, – сказал Мертон. – И поначалу загорелся идеей поставить по ней фильм, нечто очень таинственное и захватывающее. – Он мечтательно обвел руками круг в воздухе. – «Великое Неизвестное» – так бы он назывался. – Он помедлил немного и опустил руки. – Но потом я понял, что этот проект будет непривлекательным в коммерческом смысле. Но сюжет запал мне в душу и до сих пор не отпускает меня.
– Знаете, я думаю, было бы лучше, если бы я побеседовал с вашим сыном до того, как стану беседовать с полицией или прессой…
Пропустив мимо ушей мои слова, он продолжал:
– А вы знаете, что в джунглях Южной Америки есть люди, никогда не видевшие белого человека? Они живут в первобытном доисторическом обществе, охотятся, добывают себе пищу. Они почти не имеют одежды. Они живут как наши предки за далекие тысячелетия до нас. И не знают о нашем существовании.
– Откуда же тогда нам известно об их существовании? – спросил я.
– По рассказам других племен. По трудам антропологов, – пояснил Мертон. – Но они существуют, я в этом не сомневаюсь. – Впервые за все время он посмотрел на меня, но мое лицо, по-видимому, тоже было скрыто тенью. – Эти люди никогда не видели кино. Они даже не знают о его существовании. Они не знают о существовании камер и пленки. О существовании искусственного освещения. Они даже вообразить себе не могут всего этого, потому что вообще не знакомы с чем-либо подобным. Ни с оружием, ни с самолетами, ни с машинами. Мы знаем, что эти люди существуют, но для них мы – не существуем! – Он помолчал, впечатленный собственным открытием, а когда потом опять заговорил, то в голосе его прозвучала неподдельная пытливость: – Должны ли мы вступить в контакт с этими людьми? Не лучше ли для них было бы остаться в своем первозданном неведенье и жить, не зная наших войн, наших болезней и наших порочных развлечений?
– Не знаю, как насчет этих людей, но сам я иногда жалею, что этот город существует.
– Если никто не знает о чем-то, то, значит, оно не существует, – сказал он.
Только теперь я понял, куда он гнул.
– Но я-то знаю! Я знаю, что вы хотели повесить на кого-нибудь вину за убийство Хлои Роуз. Только вот убили-то не ее, а Мэнди Эрхардт. Но и за нее я тоже не собираюсь принимать на себя этот удар. Даже ради вашего сына, который и убил ее, а также еще, по меньшей мере, двух девушек, чьи смерти вам удалось скрыть. А теперь, мистер Мертон, я бы все-таки хотел поговорить с вашим сыном.
Голос его был ровным, спокойным, бесстрастным.
– Мы на самом деле не думали, что вам придется принять удар на себя, если Хлоя будет убита. Черт, да мы вообще не хотели, чтобы Хлоя была убита, потому что она приносит студии большой доход. Но если бы это случилось – если бы ваше присутствие не смогло бы предотвратить убийства – тогда вы послужили бы прикрытием. Хотя бы на время.
– Это вы сейчас так говорите. Но если б у вас была более удачная возможность повесить все на меня, вы бы это сделали. На косвенные улики в этом городе смотрят сквозь пальцы, когда нужно отмазать от уголовной ответственности больших людей.
Он изобразил рукой какой-то уклончивый жест.
– Я думаю поехать сейчас в полицию, – сказал я, вставая.
Он заговорил, не сводя глаз с опустевших беговых дорожек:
– Харбор-Сити, Уэст-Маркет-Плэйс, 1313. Слишком много людей было уволено за это, слишком много людей, желающих обезопасить себя. Вы были нужны только для подстраховки.
Я кивнул, хотя в потемках он не мог этого увидеть.
– Отлично. Просто я тоже хочу обезопасить себя. – Я открыл дверь и обернулся на пороге. – А зачем вам понадобилось выкупать обратно лошадь?
– Я люблю эту лошадку, – проговорил он лишенным каких либо эмоций голосом. – Я просто не мог допустить, чтобы она досталась этому идиоту Розенкранцу в случае смерти Хлои.
На это мне нечего было ответить.
– Мой сын не будет с вами разговаривать, – предупредил Мертон.
Я вышел из ложи.
Глава 30
Я остановился у телефонных автоматов и позвонил Сэмьюэлсу в полицейский участок в Харбор-Сити. Я засек время – на часах было шесть тридцать.
Офицер, снявший трубку, держал ее где-то в стороне так долго, что мне пришлось бросить в автомат еще одну монету. Потом он наконец сообщил мне:
– Детектива нет на месте.
– А тогда скажите: он в вечер сегодня заступает или, наоборот, уже ушел? – спросил я.
Он ответил мне со вздохом:
– Я не знаю, кто тут когда заступает. Я даже не знаю, когда сам куда заступаю. Я просто отвечаю на телефонные звонки.
– Вы можете оставить ему сообщение, или этим у вас занимается кто-то другой?
– Вы знаете, сколько лет я учился отвечать на эти звонки? Два года! И это не считая детского сада. А вы знаете, сколько лет мне приходилось отвечать на эти звонки? Пять лет! И это только четверть моего пути до пенсии. Так что или вы скажете мне, что вы там хотели кому передать, или я подожду, когда сюда позвонит другой олух.
– А сколько лет вы учились разговаривать в таком тоне?
