– Теперь уже ничем. А раньше был писателем.
– Да-а? И я мог слышать о ваших книжках?
– Не знаю. Мог и не слышать, – сказал я.
– Может, еще стаканчик?
Я мотнул головой. В голове у меня слегка жужжало, и мне это нравилось. Такой результат меня устраивал.
– Чаевые запиши на счет, – сказал я. – На свое усмотрение.
– Спасибо, мистер.
Я пожал плечами.
– Да ладно, просто на меня свалились деньги.
– Ну, спасибо, спасибо…
Отмахнувшись от этих его тошнотворных изъявлений благодарности, я вышел из бара, а потом из вестибюля отеля на Чейз-стрит. Добравшись до Джордж и свернув на юг в сторону центра, я уже весь взмок от этой жуткой августовской духотищи. Калверт совсем почти не изменился с тех времен, когда мы с Куинн жили здесь. В каком году это было? В двадцатом? Или в двадцать первом? Высотки «Калверт Сити Бэнк» на Брайт-стрит, подпиравшей сейчас небо, тогда еще не было, и вместо автобусов ходили в основном трамваи, но приземистые низенькие здания в деловом районе остались нетронутыми. А я помню, как они тогда казались высоченными – тогда только-только вышел в свет мой «Энколпий», и я сразу разбогател и смог жениться на Куинн. Теперь Куинн умерла, а «Энколпий» и другие мои книги больше не издаются, и даже из Голливуда меня поперли, и моя жизнь больше никогда не будет такой же радужной, какой была тогда, в Калверте тридцатилетней давности.
А вообще-то я был тогда дураком. Если бы я только знал, что наша супружеская жизнь превратится в сплошную ругань и в нескончаемые попытки превзойти друг друга в связях на стороне, всевозможных излишествах и пьянстве, то с самого начала отказался бы от этой затеи. Ну… надеюсь, что отказался бы. Куинн, зараза, умела на ровном месте довести меня до ревности, ну и я, естественно, начал погуливать в ответ. А потом, после двух выкидышей, Куинн стала притаскивать в постель бутылку и бухала до утра, и я, конечно же, тоже пристрастился. Дошло до того, что я погряз в пьянстве и совсем не мог без спиртного. Мы пробовали лечить меня – в Нью-Мехико и в Нью-Йорке, – но этого лечения хватало ненадолго, а когда переехали в Париж, то там вовсю уже шла война, и нам стало не до моего пьянства.
А потом я встретил Клотильду. Она была полной противоположностью Куинн. И, когда я ради нее начал вести трезвый образ жизни, Куинн ушла от меня. Только уже после развода она сообщила мне, что у меня есть ребенок. Потом мы с Клотильдой поженились и были счастливы какое-то время – по крайней мере, до переезда в Голливуд, хотя, может быть, все это началось еще во Франции… В итоге она стала знаменитой, тысячи мужчин мечтали о ней, а обо мне публика напрочь забыла, и кто отважится упрекнуть меня в том, что я стал искать утешения на стороне? Никто. Но Клотильда в конечном счете попала в психушку, а я совсем раскис и сломался и назанимал денег у всех, у кого только можно было, и вот теперь все, что у меня есть, это Ви.
В таких раздумьях я шагал по улице, и от чувства жалости к самому себе настроение у меня все больше портилось, и даже принятый алкоголь уже не бодрил меня. И с чего я вообще взял, что Куинн после всего этого могла оставить мне какие-то деньги? Может быть, это просто Джо попросил, чтобы я присутствовал на чтении завещания, а связаться со мною лично не отважился. Сразу за зданием железнодорожной компании «C&O» находился офисный центр, туда-то мне и надо было. Подобострастный швейцар бросился вызывать для меня лифт и не забыл при этом поинтересоваться:
– Доброе утро, сэр! Позвольте узнать, куда вы направляетесь?
– «Палмер, Палмер и Крик». Мне нужно встретиться с мистером Фрэнком Палмером-старшим, – сказал я.
– А могу я узнать ваше имя, сэр? – сказал он, нажав на кнопку несколько раз подряд.
– Шем Розенкранц. Неужели я нуждаюсь в представлении?
Взгляд его вдруг метнулся в сторону, он заулыбался и махнул кому-то у меня за спиной.
– Доброе утро, мистер Фелпс!
Мистер Фелпс направлялся к двери, по-видимому, ведущей на лестницу.
– Привет, Сэм! – коротко кивнув, небрежно бросил он на ходу и скрылся за дверью.
Просияв, Сэм продолжал подобострастно улыбаться в сторону уже закрывшейся двери. Немного же надо для счастья человеку, чья работа заключается в том, чтобы нажимать кнопку лифта и лизоблюдствовать. И что самое интересное – такие люди находят в этом удовольствие. Наконец он очнулся и вспомнил обо мне.
– Мистер…
– Шем Розенкранц, – сказал я, изнывая от духоты и с нетерпением ожидая, когда же наконец приедет лифт.
А швейцар тем временем ответил на мой предыдущий вопрос.
– Нет, представляться вам не нужно, просто мне положено знать, кто проходит в здание. Это необходимо для безопасности.
Двери лифта, звякнув, открылись, и из них вышли мужчина и женщина – их Сэм тоже встретил заранее заготовленной лакированной улыбкой.
– Здравствуйте, мистер Китинг. Здравствуйте, Сэлли.
Кивнув, они улыбнулись ему в ответ и поспешили к выходу. Я попытался протиснуться мимо Сэма в лифт. Он суетливо посторонился, пропустил меня, а потом нажал на кнопку восьмого (последнего) этажа. На прощанье он осчастливил меня еще одной улыбкой, за которую мне нестерпимо захотелось двинуть ему в зубы, но я сдержался.
– Восьмой этаж, – сказал он, и двери лифта закрылись.
Глава 2
Выйдя из лифта на восьмом этаже, я сразу очутился в приемной «Палмер, Палмер и Крик». Интерьер изменился с тех пор, как я последний раз был здесь, – панели из темной древесины на стенах, ковер, мягкая мебель с бордовой кожаной обивкой. За высокой стойкой – две секретарши в наушниках. Та, что сидела слева, говорила по связи, а девушка справа встретила меня дежурной улыбкой.
– Могу я вам помочь?
Я подошел к ней ближе, но улыбаться в ответ не стал – это было как-то неуместно, учитывая причину моего визита, да и вообще стоило ли тратить улыбку на офисных девиц, которые, скорее всего, флиртуют с уборщиками?
– Меня зовут Шем Розенкранц. Я пришел на чтение завещания Куинн Розенкранц.
– Да, мистер Розенкранц, мистер Палмер находится сейчас в конференц-зале. Вам нужно пройти вон в ту дверь справа.
Я побарабанил пальцами по ее столу, кивнул и двинулся в указанном направлении. Последний раз я был здесь лет двадцать назад – когда разводился. Сын Палмера тогда еще учился на юридическом, а сейчас он был партнером. А у Крика тогда было в подчинении четверо стряпчих и только половина этого восьмого этажа. В общем, как я посмотрю, одни из нас поднимаются в этой жизни, а другие, наоборот, скатываются вниз.
В конференц-зале было темновато из-за скудного освещения. Стены здесь тоже были обшиты деревянными панелями, на одной из стен – портреты маслом в золоченых рамах с изображениями старших партнеров фирмы, и над каждым портретом своя маленькая лампочка. Вдоль других стен выстроились застекленные книжные шкафы, набитые многотомниками законодательства. Мне, как всегда это бывает, когда я попадаю в библиотеку, захотелось разглядеть корешки, полистать книги, поискать среди них свои. Но я знал, что это всего лишь бездушные книги по юриспруденции, интересные только юристам, впрочем, для кого-то, возможно, более интересные, чем мои.
