Но что-то, что оказалось прочнее костей, тащило его вверх, заставляя шатающееся тело подниматься.
Гретель. Если это чудовище убьет его, что будет с Гретель?..
Мутант исторг из своей незакрывающейся пасти трубный рык и вновь шагнул к распростертому на полу Гензелю. К счастью, он был слишком высок, чтобы резво передвигаться, и лишь оттого не задавил своего полумертвого противника. Несколько шальных пуль ударили чудовище в плечо и грудь, с хрустом проникая под кожу, но оно даже не заметило рваных дыр на теле.
Гензель попытался подняться на колени, но не смог и этого. У человеческого тела есть запас прочности, даже у такого выносливого и ловкого, как его собственное. Сейчас этот запас был исчерпан до самого дна. Он едва мог шевелиться. При каждом движении мозг вспыхивал болью, словно его обложили толченым стеклом, которого он касался при малейшей вибрации. Возможно, его тело умирает. Возможно, ему осталось всего несколько минут. За которые — если будет на то милость Человечества — он не узнает, что произошло с Гретель…
— Прочь от моего брата!
Ему стоило значительного усилия даже перевести взгляд. И совсем не осталось сил, когда он все-таки это сделал, — так потрясло его то, что он увидел.
Крошечная Гретель стояла в считаных метрах от ковыляющего мутанта, заслоняя от него лежащего Гензеля.
Дурацкий поступок, сестрица.
Геноведьмы ни черта не понимают в драке. Сейчас он просто размажет ее, безоружную, превратит в кровавую кляксу. Гензель хотел закричать, но крик обернулся едва слышимым стоном.
Мутант сделал еще шаг, заставив Гретель отступить. Она ничего не могла противопоставить этому чудовищу. У нее не было оружия, лишь походная сумка, в которой, как знал Гензель, не оставалось даже генозелий. Лишь небольшой запас инструментов, с которыми она никогда не расставалась. Никаких ядов, никаких коварных токсинов. Змея истратила свой яд. Мушкет Гензеля, переломанный пополам, лежал поодаль. Кинжала он даже не видел.
— Проваливай отсюда, грязная гомоцистинурия! — процедила Гретель, на ощупь запуская руку в сумку. — Пока я не заставила твои гнилые гены превратиться в навоз!
Мутанта не смутили оскорбления. Ухмыльнувшись, насколько ему позволяла искореженная челюсть, больше напоминавшая бульдозерный отвал, он потянулся лапой к Гретель.
Она метнула в него большую стеклянную колбу. Гензель хорошо знал эту колбу, старую и надтреснутую с одной стороны: Гретель не использовала ее, но хранила как память о детских опытах. Чудовищу не пришлось даже прикрываться — колба рассыпалась невесомыми стеклянными осколками, разбившись о его бронированный лоб. Следующим Гретель метнула электронный термометр. Дорогая вещица, ее она купила у одного ремесленника за две золотых монеты. Термометр был массивным, но пластик оказался бессилен против этой груды плоти.
— Гнойная иминоглицинурия! Псевдополидистрофия! Тирозинемия!
Гретель вновь и вновь запускала руку в сумку, вытаскивая что-то из своего походного оборудования, и кидала в подступающего великана. Пробирки. Штатив для реторт. Карманный химический справочник. Таблетки горючего для лабораторной горелки. Карманный генетический анализатор. Комплект фильтров. Защитные очки. В сумке у геноведьмы может поместиться уйма вещей, но едва ли там найдется что-то, чем можно причинить боль трехметровому чудовищу.
Оно уже было слишком близко. Гензель видел, как тонкая рука Гретель заметалась в сумке, точно маленький зверек, угодивший в силки. Чудовище протянуло к ней кривую костистую лапу, намереваясь раздавить ее. Гензель попытался закрыть глаза — и не смог. Он все равно услышит тонкий треск ее костей.
Тягучая злость разлилась по телу. Злость умеет исцелять, но сейчас даже она была бессильна. Гензель, привалившись к искореженному остову какой-то машины, мог лишь наблюдать за тем, как чудовище приближается к Гретель. Дышать было тяжело — видно, пробиты легкие. При каждом вздохе в груди что-то клокочет, а воздух, с трудом проходящий через горло, кажется сухим и совершенно не насыщает.
Гретель выхватила из сумки последнее, что там оставалось. Сперва Гензель не разобрал, что это такое. Просто сфера размером с кулак, золотистого цвета. Кажется, даже немного светится, но этого он уже наверняка сказать не мог — перед глазами стремительно темнело, и вокруг уже плясали тени с резкими углами.
Как глупо получилось, сестрица… Мы с тобой все сделали не так.
Горькая обида сжала горло. Не страх, не боль. Гензель ощущал, как смерть медленно наваливается на него. Она, точно робкая девушка, осторожно прижималась к нему холодным и костистым телом, пытливо касалась пальцем сердца, пробуя, бьется ли еще… Гензель знал, что умирает. Это уже не казалось ему страшным — лишь обидным, незаслуженным. Веки потяжелели, стали смыкаться. Перед мысленным взором заплескалось море, состоящее из желтых и зеленых огней. Но Гензель, заскрипев зубами, заставил себя распахнуть глаза.
Он увидел, как Гретель отчаянно кинула что-то в чудовище. Что?.. Он не знал. И лишь увидев на огромной груди пятно светлой яблочной кашицы, внезапно сообразил. С цепенеющего мозга на миг сдули покров пыли.
Яблоко. Золотое яблоко альвов.
Гензелю хотелось рассмеяться, но он знал, что не сможет: в легких булькала кровь.
Горькая ирония — подарок для мертвой принцессы превратился в лужицу золотистой грязи.
А потом Гензель вообще перестал дышать. Но не из-за того что легкие больше не могли сокращаться. А из-за того, что разбитый, искореженный и задымленный зал бывшей лаборатории вдруг озарило сияние. Чистое, как отблеск солнца от океанской глади, оно не походило ни на отсвет дымного и злого огнеметного пламени, ни на вспышку гранаты. И тепло, которое распространялось от него, не было порождено термическим ружьем.
Альв демонстративно помахал светящейся ладонью перед лицом, чтобы разогнать дым, хотя Гензель был уверен, что это существо способно без всяких затруднений дышать и чистым ипритом. Альв возник прямо посреди лаборатории, над гробом принцессы, удивительным образом уцелевшим. Он был так же идеален, как и прежде, на постоялом дворе. И Гензель, несмотря на то что медленно умирал, ощутил, как на него нисходит распространяемое гостем умиротворение. Должно быть, какое-то особенное энергетическое излучение…
Бой прекратился. Мгновенно, точно кто-то повернул выключатель, обесточив бушевавшую мгновение назад ярость. Застыли все — и генетические королевские выродки, и монахи, и их величества. Явление альва оказалось тем ингибитором, который мгновенно прекращает химическую реакцию. Все глаза в зале уставились на распространяющего золотой свет пришельца, сражавшиеся позабыли про зажатое в руках оружие, про стонущих врагов и про все на свете. Даже безмозглые королевские гвардейцы вдруг замерли, не в силах пошевелиться. Монахи взирали на альва со смесью восхищения и отвращения. В их представлении он, судя по всему, был воплощением кощунства и одновременно идеалом, гимном человеческому телу.
Альв долго молчал, глядя по сторонам. Это тоже показалось Гензелю наигранным — он не сомневался, что альву не требовалось озираться, чтобы понять, где он оказался и что тут происходит. Взгляд альва не был устремлен ни на кого в отдельности. Кажется, у него даже отсутствовали зрачки. Но каким-то образом этот взгляд оказался обращен на всех сразу.
