Но сын Карла отчего-то не спешил, урча от удовольствия, стиснуть его и оторвать от пола. Не слышно было и грохота его шагов. Преследователь попросту пропал. Сын Карла явно был не из тех, кто отказывается от погони, тем более в такой момент. Ослепленный голодом, он не стал бы останавливаться, даже если бы бежать пришлось по полыхающим углям. Но что могло задержать его?
Заскрипев зубами, Гензель заставил тело оторваться от пола. Нога дьявольски болела, суставы трещали, как у столетнего старика, мышцы казались измочаленными канатами. Но он смог подняться на ноги — уже немалое достижение для старой акулы вроде него…
Бежать он больше не сможет, это совершенно ясно. Этот рывок и так выжал остатки его сил.
Но бежать больше и не придется. Это он понял сразу же, едва бросил взгляд на затихшего преследователя.
Сын Карла закончил свою погоню. Он стоял на четвереньках посреди разгромленного дома и дышал, тяжело и хрипло, как умирающая собака. Лицо его, прежде бледное, покрылось зеленоватыми пятнами, глаза налились кровью, из пухлогубого рта и носа стекала прозрачная слизь. Он был в сознании, но так слаб, что не мог сделать и шага. Потеряв способность двигаться, сын Карла потерял и всю свою грозность. Теперь он не был зловещим чудовищем, всего лишь бесформенной кучей жировой ткани, съежившейся и распространяющей вокруг себя вонь пота и паленого волоса. Глаза сделались тусклыми, как потертые металлические пуговицы, толстые пальцы бессмысленно скребли ногтями пол.
— Добегался? — Гензель тоже тяжело дышал, но он сохранил способность передвигаться на ногах и теперь воспользовался ею, сделав шаг навстречу неудавшемуся преследователю. — Видишь, к чему приводит любовь к сладкому?..
К сыну Карла он подошел опасливо, готовый в любой момент отскочить в сторону. Но эта предосторожность оказалась напрасной — у толстяка не осталось резервов. Единственное, что он мог, — хватать ртом воздух.
— Спокойствие, — неожиданно четко произнес он. — Дело обыденное.
— Обыденное, — согласился Гензель, не в силах сдержать акульей улыбки. — В этом я полностью с тобой согласен.
Сын Карла попытался схватить его, но его жирная рука лишь едва дернулась. Расплывшееся тело обмякало на глазах. Возможно, если оставить его здесь, через пару дней воздух в доме на крыше окончательно станет непригодным для дыхания. Огромная жировая масса начнет медленно разлагаться, расползаясь, темнея и превращаясь в одну огромную бурую лужу. Дом на крыше превратится в уединенный склеп.
Но Гензель не собирался оставлять сына Карла в столь беспомощном состоянии. У него были другие планы.
Гензель медленно, прихрамывая, подошел к поверженному толстяку. Достаточно близко, чтобы заглянуть в его тусклые глаза, в которых больше не оставалось ни жажды, ни предвкушения. И вообще ничего не оставалось, кроме смертельной усталости. А еще — достаточно близко, чтобы дотянуться до большой пусковой кнопки на груди.
Пропеллер за спиной у сына Карла несколько раз чихнул, дернулся и превратился в стрекочущий размытый круг.
— Сохраняйте спокойствие… — удивленно сказал сын Карла. — Дело…
Закончить он не успел. Окутавшись сизым дымом, пропеллер оторвал его толстую тушу от земли и, стремительно набирая обороты, потащил вверх, к сводам потолка. Должно быть, впервые в своей жизни сын Карла издал какой-то осознанный звук — он завизжал. Его тело задергалось, силясь переместить центр тяжести и сделать полег управляемым, но тщетно — сил не оставалось даже на это. Воя и треща пропеллером, сын Карла, ускоряясь с каждым метром, несся прямо к потолку.
— Варр-ре…
Гензель не нашел в себе сил отвести глаза. Он видел, как сын Карла неуправляемым снарядом врезался в потолок с такой силой, что, хрустнув, его конечности вывернулись в суставах, мгновенно оказавшись под скрежещущим винтом, вышибающим искры из потолка.
Двигатель рявкнул драконом, что-то громко захрустело, и вниз, вперемежку с искрами и искромсанными лохмотьями ткани, в которых еще можно было распознать грязный комбинезон, полетели рассеченные куски тяжелого жира, клочья рыжего волоса и лоскуты кожи. А потом наверху оглушительно рявкнуло пламя, мгновенно превратив елозящее по потолку бесформенное, но еще продолжающее выть существо в облако густого грязно-серого дыма. На пол посыпался град тяжелых предметов, но все они были черны и погнуты, так что Гензель не взялся бы определить, которые из них кости, а которые искореженные лопасти винта.
Хромая, Гензель подошел к клетке. Ему пришлось повозиться, прежде чем замок наконец открылся, слишком уж отчаянно тряслись пальцы. И помочь Гретель, которая едва держалась на ногах.
— Оказывается, варенье — коварная штука, — проворчал Гензель, чтобы приободрить ее. — Теперь я понял, почему нам не давали его в детстве.
— Ты отвратительно шутишь, — устало сказала она, пытаясь улыбнуться.
Гензель хорошо знал, чего стоили ей эти усилия. Он нарочито строго погрозил Гретель пальцем.
— Еще скажи, что тебе не понравились мои сказки!
— Они… ужасны. Я ненавидела их еще с тех пор, как была ребенком. Но я не знала, что в твоей голове скопилось их так много. Кроме того… Это ведь никакие не сказки, верно? Я узнала некоторые. Это истории, которые с нами случались, только ужасно исковерканные и перепутанные.
Гензель подмигнул сестре.
— Я собрал порядочно материала, пока путешествовал с одной геноведьмой.
— Когда-нибудь, когда выйдешь на пенсию, сможешь издать их. Дети будут в восторге. Сказочник дядюшка Гензель.
Гензель прищурился, оценивая.
— Братья геноведьм не выходят на пенсию. Им всегда хватает работы — вытаскивать геноведьм из очередных переплетов. Кроме того, детишки будут писаться в кровати от моих сказок… Посмотри, что они сделали с сыном Карла!
Гретель взглянула на то, что осталось от толстяка, без всякого сожаления. Разве что с некоторой толикой любопытства. И сморщила нос. Пахло от паленого жира и правда отвратительно, даже по меркам геноведьм.
— Это не сказки с ним сотворили, — произнесла она ровным тоном. — Обычная гипогликемическая кома.
— Глипо…
— Сын Карла потреблял с вареньем огромное количество сахара, — спокойно пояснила Гретель. — Его метаболизм должен был быть рассчитан на поглощение неимоверного количества углеводов. Огромного для человека. Уровень сахара в его крови при этом должен был быть зашкаливающим. Заставив сына Карла слушать свои сказки, ты обрек его на голод, братец. Сахар в его крови стал снижаться, пока не упал ниже допустимого предела. Слишком уж велики были его потребности. Следующий шаг — паралич жизненно важных центров мозга.
— Проще говоря, я заговорил беднягу до смерти?
— Вроде того.
— Что ж, выходит, мои сказки не так уж и плохи. — Гензель ободряюще улыбнулся. — Может, когда-нибудь и в самом деле запишу их… А ты пока посиди, сестрица. Нам надо набраться сил перед спуском. Я думаю, нас ожидает очень много лестниц. Возможно, больше, чем ты можешь представить.
