Гензель лишь вздохнул, впервые увидев каморку старого шарманщика. Он еще не знал, что ему предстоит провести здесь следующие три дня.
Это оказалось подлинной пыткой. Ко всем ужасам обстановки и к постоянному холоду добавился сам папаша Арло, чье общество уже через несколько часов казалось Гензелю едва ли предпочтительнее общества возбудителя генетической малярии. Папаша Арло коротал время, жалуясь, на свою жизнь и скорбно вздыхая. Слушая его беспрестанные жалобы, дрожа от холода и ловя каждый скрип входной двери, Гензель размышлял о том, что, как только все закончится, вытрясет из старого шарманщика душу. Впрочем, это виделось ему в туманной перспективе — с каждым прошедшим днем собственное дежурство в каморке с нарисованным камином все больше казалось ему бессрочным.
«Возможно, ситуация еще не столь критическая, как нам кажется, — заметила Гретель, когда Гензель сообщил ей неутешительные новости, принесенные из осиротевшего „Театра плачущих кукол“. — Допустим, мы упустили ключ. Однако у ключа есть один несомненный недостаток. Единственный в мире замок, который он отпирает, неизменно находится на одном месте. В каморке папаши Арло. Это значит, что не все потеряно. Даже если мы никогда не отыщем Бруттино на улицах Вальтербурга, рано или поздно ему придется объявиться тут, чтобы воспользоваться ключом. Это весьма существенное обстоятельство. Вместо того чтобы тратить время и силы на бесплодные поиски, мы можем ожидать его во всеоружии».
В ответ на это Гензель лишь кисло улыбнулся, решив, что Гретель слишком уж всерьез воспринимает его мушкет. Допустим, если продырявить проклятое полено тремя пулями, от этого будет какой-то толк. Да только оно теперь не одно. Оно стало предводителем собственной шайки головорезов, при одной мысли о которой Гензелю делалось так неуютно, будто он надел чужой плащ, в придачу еще и мокрый.
Он ничего не знал про бывших кукол, которых покойный Варрава называл Синей Мальвой и Антропосом, но выступление господина Перо, смертельно опасного паяца в белоснежном балахоне, под которым скрывались зазубренные когти, он запомнил хорошо. Не хуже, чем театральный дебют самого Бруттино. Даже этой парочки бывших актеров хватит, чтоб оторвать Гензелю голову, чего уж говорить, если шайка заявится в каморку папаши Арло в полном составе?..
Выслушав его доводы, Гретель согласилась принять встречный вариант. Которого у Гензеля не оказалось. Он понятия не имел, где обретается Бруттино со своими новыми подельниками, Вальтербург надежно укрыл их от чужого внимания, как делал это с великим множеством изуродованных мулов. И на агентов Варравы рассчитывать уже не приходилось — судя по всему, они все получили расчет.
Лишившись инициативы, вынужденный коротать время в лачуге старого шарманщика за охраной нарисованного очага, Гензель быстро утратил боевой дух. Если прежде он еще мог ощущать себя охотником, пусть и на крайне сообразительную, жестокую и коварную дичь, то теперь роли явно поменялись. Теперь он был прикован к одному месту, в то время как Бруттино располагал пространством для маневра и соответственно инициативой. Это ему не нравилось.
— Надо было раньше подумать о безопасности, — проворчал Гензель, разглядывая щели в стенах: в некоторые можно было просунуть руку. — Учитывая, какой арсенал хранится у вас за камином.
Папаша Арло лишь беспомощно развел руками.
— Прежде у меня был охранный серв. Старенький, но надежный, модели «Сверчок». Только Бруттино, перед тем как сбежать, проломил бедняге голову.
— Жить под одной крышей с подобной тварью семь лет — и даже не задуматься о защите! Потрясающая глупость.
При слове «тварь» папаша Арло гневно сверкнул старческими выцветшими глазами.
— Не говорите о нем так! Мой Бруттино славный мальчик. Быть может, он кого-то и обидел, может, не очень-то чуток по природе, но у него доброе сердце…
— Ваш мальчик — хладнокровный убийца, садист и вор, — раздельно произнес Гензель, дыша на окоченевшие пальцы. — И если у него и в самом деле оказалось доброе сердце, то только потому, что перед этим он заживо выпотрошил его владельца. Я знаю, о чем говорю. Видел его в деле.
— Вы сказали, он искал геноведьму, чтобы стать настоящим мальчиком! Это ли не говорит о нем?
— Искал, — неохотно сказал Гензель. — Да что с того? Он чудовище — и снаружи, и внутри. Ему просто захотелось приглядеть себе более подходящую шкуру. Чтобы не очень выделяться среди нас. Элементарная мимикрия, о которой моя сестра может рассказать вам куда больше…
— Он мыслит и чувствует! — повысил голос старик.
Гензель с тоской вспомнил события десятидневной давности, когда судьба только свела его со старым шарманщиком. Тогда он, по крайней мере, мог выставить его за дверь. Сейчас у него такой возможности больше не было — приходилось делить с Арло его же каморку.
— Возможно. Только и мыслит, и чувствует он не по-человечески. Отсюда и все неприятности. При этом он ощущает себя чуждым. Нездешним. Выделяющимся. Ему ведь наверняка доставалось из-за этого?
Папаша Арло отвел взгляд.
— Бывало. Сами понимаете, нелегко жить, когда каждый встречный видит в тебе лишь деревянную куклу.
— Вот это его и беспокоило, — жестко произнес Гензель. — Не кровь на его руках, не боль, причиненная им, не существа, убитые им же. А то, что он выделяется из толпы. И желание стать обыкновенным мальчиком — вовсе не признак святости! Напротив! Это инстинкт хищника, который заботится о своей безопасности!
Папаша Арло вздернул маленький твердый подбородок.
— Он желает лишь спокойствия и мира. Только едва ли этого просто достичь, если окружающие мечтают отправить вас на сцену пускать кровь другим бедолагам, защищая свою жизнь!
«Интересно, — подумал Гензель, поглаживая ложе мушкета, знакомое до мельчайшей царапинки. — Если Гретель вздумает нас навестить, она заметит, что у старика нет головы, например? Геноведьмы иногда довольно невнимательны к мелким деталям, может и не заметить…»
— У вас нет даже представления о его желаниях! — рявкнул он, откладывая мушкет на лавку во избежание искушения. — И у нас тоже. Вот поэтому сейчас, когда один старый растяпа позволил ему завладеть америциевым ключом, желания Бруттино таят в себе еще большую опасность!
— Он…
— Его желания не играли никакой роли, пока он был подмастерьем бедного шарманщика, бездомным воришкой или куклой господина Варравы. Но его желания станут крайне важными, когда он сделается властителем Гунналанда и миллионов чужих жизней. Чего захочет кукла, обретшая почти божественное могущество и способная диктовать свою волю половине мира? Изысканных яств и королевских вин? Но он не питается человеческой пищей. Почестей и славы? Он лишен человеческих амбиций. Женщин и генетических инъекций? Ни то, ни другое ему не нужно. Как распорядится бескрайними возможностями существо, которое никогда не станет человеком? Как поступит?
Папаша Арло лишь поджал морщинистые старческие губы.
