— Не будь дураком. Пробирки у тебя. И ты знаешь, что мне тебя не остановить. Но Гретель… Какой тебе прок от ее смерти?
— Твое убийство не принесет мне пользы, лишь незначительное удовольствие. Да, утолять чувство мести способны и растения. Твоя смерть станет лишь приятным вознаграждением за то, что ты заставил меня пережить, не более того. Видишь ли, ты не представляешь для меня опасности. Мое тело сильно и выносливо, а ты уже стар и мало чем способен удивить. Скорость реакции, сила, способность переносить повреждения… ты настолько ниже меня по всем биологическим параметрам, что даже не годишься в противники. Ты попросту не способен меня убить даже в самой выигрышной для тебя ситуации. С точки зрения геномагии, ты не можешь быть моим врагом. Ты всего лишь мошка, которая пытается вызвать на бой слона. Признаю, очень настойчивая мошка, но все же. А вот Гретель… С ней дело обстоит иначе.
— Она всего лишь человек.
— Нет. Она геноведьма. И она в некотором смысле приходится мне матерью. Если я отпущу тебя, это ничего не изменит — ты попросту не способен служить для меня источником опасности. А Гретель способна. Я не могу исключать, что ей удастся создать эффективное зелье, способное уничтожить клетки моего тела. А ведь она захочет это сделать — хотя бы для того, чтобы отомстить за своего непутевого брата. Известно, что геноведьмы бывают очень настойчивы. Поэтому я не могу просто оставить ее за спиной. В отличие от тебя, она и в самом деле может оказаться моим врагом. Может быть, даже самым опасным из всех возможных. Всего лишь разумная осторожность.
— Тогда отпусти нас, — попросил Гензель. — Пока еще нет оснований для мести. Дай сутки на то, чтобы убраться из Гунналанда…
Бруттино покачал своей несуразной уродливой головой, похожей на древесную опухоль.
— Перестань. Ты ведь и сам не веришь в такую возможность. Отпускать людей, знающих про мои маленькие стеклянные подарки, попросту неразумно. Я ведь не хочу, чтобы сюда нагрянула королевская латная кавалерия и в последний момент все испортила? А теперь зови Гретель. Что, не хочешь? Понимаю. Что ж, могу позвать и сам.
Голос Бруттино оглушительно затрещал, так что Гензель рефлекторно отшатнулся, хоть и едва стоял на ногах. Треск огромного дерева, подрубленного топорами и начавшего медленно оседать. Дерева, настолько тяжелого, что превратит в мокрый отпечаток всякого, неосторожно сунувшегося под удар.
— Гретель! Я знаю, ты меня слышишь. Будь добра, подойти сюда, пока я считаю до трех. Если ты не выйдешь, мне придется по-настоящему заняться твоим братом. Уверяю, даже ты не представляешь те пределы боли, которое способно испытать ваше хлипкое человеческое тело.
Гретель не выйдет, понял Гензель с облегчением, но у этого облегчения был тяжелый привкус. Гретель — геноведьма, она мгновенно оценит ситуацию и примет самое верное и самое безупречное с точки зрения логики решение. Сейчас она бессильна против Бруттино и не станет ввязываться в драку, где нет шансов. Она выждет. Сбежит из Гунналанда, чтобы накопить силы и когда-нибудь заставить Бруттино пожалеть о содеянном. Жаль, что он этого уже не увидит, но что поделать.
Холодная трезвая логика неумолимо подскажет ей верный порядок действий. Жизнь обычного квартерона по сравнению с ее собственной не ценнее, чем щепотка золы. Она это понимает. Геноведьмы всегда идут к цели кратчайшим путем.
Если Гретель попытается его снасти, это погубит их обоих, пусть и продлит его, Гензеля, жизнь на лишнюю минуту. Несправедливая цена. Не та, которую согласится заплатить геноведьма, для которой чужая жизнь — всего лишь совокупность уникальных биологических процессов.
«Беги, сестрица, — подумал Гензель, ощущая, как по всему телу разливается отравленный сок надежды. — Беги во весь дух! Прочь из города! Прочь из Гунналанда! Прочь от невидимой чумы и безумного деревянного палача. И лучше бы тебе никогда сюда не возвращаться…»
— Считаю до трех! — объявил Бруттино своим невыносимо трещащим голосом. — Раз!
— Нет нужды, — громко и отчетливо произнесла Гретель.
Я здесь.
Она шла по мертвой лаборатории как призрак, не глядя по сторонам, не удивляясь и не боясь. Ни одной эмоции на бледном, как молоко, лице, ни одного чувства.
«Сестрица! — чуть не взвыл Гензель. — Что же ты?..»
Казалось, Бруттино тоже удивлен.
— Смело, — сухо констатировал он. — И глупо. Честно говоря, я не ожидал, что вы осмелитесь явиться, сударыня геноведьма. Разве инстинкт самосохранения не говорил вам, что лучше бежать отсюда? Я искренне благодарен вам за этот поступок, хоть и не понимаю, чем он вызван. Как я уже сказал, отсюда не выйдет никто из вас. Вы не спасли своего брата, лишь подарили ему несколько минут времени.
— Не примитивной древесной культуре рассуждать с геноведьмой об инстинктах, — спокойно бросила Гретель.
Удивительно, ее слова достигли цели — Бруттино оскалился.
— Если геноведьма столь глупа, что по доброй воле и безоружной является к врагу…
Короткая усмешка Гретель показалась Гензелю ледяной.
— Кто сказал, что я безоружна? — осведомилась она, вытягивая в стороны пустые руки. — Я же геноведьма. Мне нет нужды в набитой порохом палке. Есть оружие куда более эффективное. И куда более невзрачное.
Бруттино подобрался. Несмотря на то что он был лишен мышц и сухожилий, Гензелю показалось, что деревянный человек настороженно сжался. И хоть ствол мушкета все еще упирался в живот Гензеля, было видно, что он почти мгновенно сможет развернуться в сторону Гретель и изрыгнуть из себя пулю. Но Бруттино отчего-то медлил, не стрелял.
— Любопытно, — процедил он сквозь зубы. — И что же вы можете мне предложить?
Гретель коротким движением запустила руку за пазуху камзола. Когда рука показалась обратно, Бруттино издал лишь короткий сухой треск, напоминающий человеческий смешок. В бледной руке Гретель был не пистолет, не кинжал, не самодельная бомба, а всего лишь крохотная, отливающая серебром пробирка. Почти неотличимая от тех тысяч пробирок, что лежали в саркофаге.
— Оружие истинной геноведьмы… Ну и что же это? Генетически модифицированная лихорадка? Проказа? Особенный вид холеры? Вы ведь не из тех, кто разменивается на мелочи, верно?
— Ты не человек. Значит, для тебя безвредны все человеческие болезни.
Бруттино одобрительно кивнул.
— Резонно, сударыня геноведьма. Так, значит, не болезнь? Значит, что-то другое? Какой-то микроскопический пожиратель древесины? Порода особенных термитов? Это было бы интересно, но тоже неразумно. Вы ведь не думаете, что я позволю вам кинуть в меня эту склянку? Мои реакции куда быстрее ваших, человеческих, и у меня оружие, вам ведь не надо об этом напоминать? Так что ваш план неразумен, с какой стороны ни взгляни. Удивительная беспечность для столь опытной геноведьмы, не правда ли?
— Тогда почему ты не стреляешь?
Бруттино усмехнулся.
