В историях, что ему доводилось слышать, все было проще. Их героями были люди чистой крови, принцы и герцоги, облаченные в механические доспехи, с мечами и оруженосцами. Таким ничего не стоило пронзить геноведьму или чудовище на всем скаку, потом отрубить ей голову и сжечь остатки. Сложное ли дело?.. Нет, от таких историй едва ли будет прок, по крайней мере в его положении. Но ведь были и другие! Гензель наморщил лоб, пытаясь припомнить все те немудреные истории, россказни и побасенки, которые слышал в детстве.
Гретель была права, он и в самом деле знал множество историй. Но в чем она ошибалась — так это в том, что истории его были бесполезными выдумками досужих бездельников.
Иногда героями таких историй выступали не принцы в сверкающих доспехах, а обычные люди, иногда даже сельские дурачки-мулы. Гензель подобных баек не любил, находя их откровенно надуманными и неказистыми, но, может, настало время обратить на них внимание? Была, например, одна история про отважного парня, у которого злой геноколдун украл невесту. Колдун этот был неимоверно силен и живуч, чтобы его убить, требовалось вколоть ему специальное зелье, инъекционная игла с которым была вживлена в яйцо, яйцо вроде как находилось в утке, а утка с помощью генетических чар находилась внутри зайца, а заяц… Гензель попытался вспомнить подробности. Черт с ним, с зайцем, а при чем тут геноведьма?.. Ах, точно, в поисках загадочной иглы несчастный жених шел по лесу и оказался в доме геноведьмы. Кажется, дом у нее тоже был органическим, на птичьих ногах… Геноведьма собиралась было съесть незадачливого жениха с потрохами, но тот оказался хитер — заявил, что страдает от страшнейшей генетической болезни, так что плоть его отравлена до последней клетки. Геноведьме ничего не оставалось, как ухаживать за ним — вливать свежую донорскую кровь, обмывать, кормить питательной пищей… Это настолько сблизило ее с пленником, что под конец она сама и выдала тому, где искать контейнер с иглой…
Гензель мрачно хохотнул. В его ситуации требовать чего-то подобного не приходилось, он и так был обеспечен всем необходимым. Даже с избытком. Права была Гретель, все эти истории — от начала и до конца детские выдумки и небылицы. Разумного в них не больше, чем золота в коровьем навозе. Гензель припомнил еще несколько, но и там не обнаружилось ничего дельного. В подобных историях геноведьмы обычно представали существами злыми, алчными, но при этом довольно недалекими, и хитрые герои без проблем водили их за нос. При одном только воспоминании о взгляде хозяйки, пустом и чистом, как лабораторное стекло, Гензель сразу выбросил эти истории из головы. Нечего было и думать, что подобного рода фокусы ему помогут или хотя бы отсрочат неминуемую смерть. Приходится смириться с тем, что геноведьма несоизмеримо умнее его и, как знать, может, еще и сильнее. Узнав ее получше, Гензель почти не сомневался в том, что под гладкой молодой кожей скрываются отнюдь не немощные мышцы. Ну и на что надеяться квартерону, если не на силу и не на хитрость?..
В некоторых историях встречались концовки иного рода. В момент, когда геноведьма собиралась восторжествовать, приходила нежданная помощь, например, в лице боевых мехосов короля или доброго геномастера. Но история про маленького глупого Гензеля едва ли закончится именно так. Она закончится иначе: «Тут схватила его геноведьма, разорвала на части, выпотрошила да и съела. А сама жила долго и счастливо в своем мясном доме в самой середке Железного леса…» Да, так наверняка и заканчиваются почти все настоящие истории. Единственное утешение — едва ли ее услышат в Шлараффенланде.
Гензель вздохнул и вновь бездумно уставился в потолок.
Если этой истории и суждено кончиться именно так, пусть это произойдет поскорее.
15
Он рассчитывал, что пройдет не более двух-трех дней, прежде чем геноведьма спохватится. Но прошло целых десять. Наверно, у нее имелось много других забот. Как бы то ни было, Гензель внезапно ощутил иррациональное удовлетворение, когда понял, что все скоро закончится.
Это случилось сразу после еды — поднявшаяся из желудка тяжесть вновь расползлась по телу, точно закупоривая все вены и артерии, отчего тело почти мгновенно сделалось слабым, непослушным и вялым. По мышцам прошла крупная дрожь, окружающий мир подернулся на несколько секунд туманцем, а когда он рассеялся, Гензель обнаружил, что все его члены полностью потеряли подвижность. Повезло, что пол здесь кругом был мягким: даже не ударился толком, когда ноги внезапно отказались его держать…
Ощущение предательства со стороны собственного тела было удивительно неприятным. Его тело было порочным, безнадежно испорченным и молодым, но Гензель привык доверять ему. Прошло по крайней мере несколько минут бесплодных попыток, прежде чем он понял: тягаться с генозельем невозможно, как невозможно человеку тягаться с геноведьмой. Она попросту диктовала волю любой материи, и спорить с этой волей тело Гензеля отказывалось на клеточном уровне.
Он ожидал, что сознание его быстро потухнет, как тогда, после памятного завтрака. Но этого не случилось. Паралич лишь обездвижил все его мышцы, оставив лежать безвольной грудой протоплазмы на полу камеры. Это не принесло облегчения, напротив, от ощущения собственной беспомощности сделалось тревожно и гадко. Это означало лишь одно. Геноведьме хочется, чтобы он увидел ее перед смертью. А может быть, и нечто куда более худшее…
Она не заставила себя долго ждать. Гензель расслышал ее шаги, ритмичные, легкие, но вместе с тем на удивление властные, и ощутил, как съеживаются внутренности. Звуки шагов были щелчками хронометра, отсчитывающего последние секунды его глупой и никчемной жизни.
— Здравствуй, милый Гензель, — сказала геноведьма мягко. Зверенышем она его уже не называла. Может, оттого что он уже куда меньше был похож на порождение леса, чем в день их встречи. — Извини, что пришлось доставить тебе небольшие неудобства. Некоторых рыб приходится усыплять, прежде чем пересаживать в другой аквариум. Особенно тех, у которых излишне большие зубы и дурной нрав. Не переживай, это не займет много времени.
Гензель хотел бросить грязное ругательство, но обнаружил, что паралич коснулся и голосовых связок. Мог бы и сразу догадаться. Едва ли геноведьмы любят слышать истошные крики тех, кого разрывают на части. Впрочем, как раз может быть, что и любят…
— Как странно, — задумчиво произнесла геноведьма, останавливаясь возле решетки. — Анализ жидкостей твоего тела говорит, что ты слаб и болен, но знаешь, выглядишь ты куда лучше. Я бы сказала, на удивление хорошо. Кажется, я даже перестаралась, выхаживая тебя. О Человечество, ты весишь раза в три больше, чем в день нашей встречи!
Она прикоснулась к решетке, и Гензелю оставалось лишь стиснуть зубы, наблюдая за тем, как костяные прутья сами собой прячутся вниз, точно зубы в десну. Вот, значит, как действует этот особый замок.
Геноведьма склонилась над Гензелем и прижала к его предплечью маленький холодный механизм. Тот несколько секунд молчал, потом загудел, как напившийся крови клоп. Гензель не знал, что это значит, но геноведьма, бросив быстрый взгляд на экран, удивленно склонила голову:
