В гостях у Марины и Володи бывали красавица Инга Окуневская и ее муж Виктор Суходрев, знаменитый переводчик всех наших лидеров, начиная с Хрущева, продолжая Брежневым, Андроповым и Горбачевым. Приходила Таня Егорова из Театра Сатиры, югославский режиссер Владо Павлович, снявший Высоцкого в фильме «Единственная дорога». Иногда заходил Вася Аксенов, иногда – отец Володи Семен Владимирович. И конечно, незабываемы вечера, когда бывал Булат Окуджава и они с Володей пели по очереди.
После встречи в моей мастерской с Микеланджело Антониони в середине декабря 1976 года у нас оставались считанные дни до отъезда во Францию, куда нас пригласила Марина Влади и куда мы с Беллой должны были прибыть к католическому Рождеству. После долгих мытарств мы получили наши загранпаспорта – оставалось получить французскую визу.
Мы собирались пробыть в Париже три месяца.
Когда я сказал об этом Володе Высоцкому, он воскликнул: «Борис, ты должен получить двойной въезд во Францию!» И добавил: «Я помогу тебе это сделать. Поедем вместе!» И мы с ним поехали во французское посольство на Якиманку. Володя предводительствовал, и мы прошли в отдел виз, где все сотрудники прекрасно знали Володю и очень хорошо к нему относились. Он сказал одному из чиновников: «Сделайте, пожалуйста, Мессереру с Ахмадулиной двойной въезд во Францию!» И тот, с хитрецой взглянув на Володю, взял бумаги и удовлетворил его просьбу. «Двойной въезд», по словам Володи, необходим был для случая, если мы, находясь во Франции, захотим выехать, предположим, в Италию и снова вернуться во Францию. Володя повелительно сказал: «Бери, выехать захочется!» Он знал эти тонкости, я это понимал и благодарно слушался. Этот «двойной въезд» нам очень пригодился.
Накануне Рождества мы приехали в Париж. На вокзале нас встречала Марина Влади, и мы на ее машине двинулись в сторону rue Rousselet по парижским бульварам. В то время представить себе, что улицы могут быть запружены сплошным потоком автомобилей, мы, конечно, не могли. Продвигались, буквально считая метры дороги. Наконец rue Rousselet 30. Крошечная четырехкомнатная квартирка. Каждая комната метров по двенадцать и маленькая кухонька. Марина поселила нас в одной из комнат.
Эту квартирку в центре Парижа Марина снимала. Оказалось, что у нее есть свой большой четырехэтажный дом в аристократическом пригороде Парижа Maisons-Laffitte. Дом был приобретен на гонорары юной Марины по совету ее родных, которые считали выгодным такое вложение денег. При покупке дом был записан на имя матери и всех четырех сестер. Это было сделано, чтобы уменьшить налоги. В дальнейшем жизненная ситуация Марины очень поменялись, ей пришлось дом сдавать и снимать квартирку на rue Rоusselet. Именно сюда и приезжал из Москвы Володя Высоцкий. В этой квартирке жили и мы с Беллой.
Володя прилетел через три дня. Он, будучи, как всегда, «на нерве», вносил в общую жизнь особое напряжение. Белла тоже была заряжена громадным нервным напряжением. И происходило нечто похожее на вольтову дугу. Когда они встречались, в маленькой квартирке наступала гроза с громом и молниями.
Володя старался найти выход своей энергии и предлагал какие-нибудь неожиданные проекты. Так, он позвонил Шемякину и сказал, что через час мы будем у него. Для нас с Беллой это было особенно интересно, потому что мы с Шемякиным не были знакомы.
Миша Шемякин на всех производил сильное впечатление – во-первых, благодаря легенде, которая его окружала, а во-вторых, из-за экстравагантной внешности и жестоких шрамов, украшавших его лицо. Одевался он причудливо: ходил в каком-то френче, штанах галифе цвета хаки и высоких сапогах до колен. Выходя на улицу, надевал военизированную фуражку с козырьком и длинную шинель до пола.
Квартира у Шемякина была просторная, но, как и в Москве, мы сидели на кухне. Беседовали и выпивали. Собственно, выпивали только мы с Беллой, потому что Володя и Миша были «в завязке». Марина тоже выпивала свою рюмку, но у нее была отдельная бутылка виски, которую она носила в сумочке.
Миша познакомил нас со своей женой Ребеккой, их жизненные пути потом разошлись, но в этот момент они были близки и вместе восхищались успехами их маленькой дочки Доротеи, очень талантливого ребенка – начинающей художницы.
В кухне стояла огромная клетка с очень большим попугаем, накрытая шалью. Как только Миша снял эту шаль, птица начала издавать истерические вопли, способные разбудить спящий Париж, и Мише пришлось снова накинуть шаль. Попугай понял, что наступила ночь, и замолчал. Но в следующую минуту Миша открыл дверцу собачьей конуры, стоявшей тоже на кухне, и оттуда вылетел как пуля бультерьер по кличке Урка, который, делая круги с бешеной скоростью, сбивал все на своем пути. Этот безумный бультерьер, которого Миша очень любил, прожил у него лет шестнадцать, и мы с Беллой встречали его в квартире Шемякина уже через много лет в Нью-Йорке.
Мы перешли в комнату, и Миша стал показывать каталоги своих выставок и альманах «Аполлон-77», который он издал за свой счет и которым очень гордился.
Михаил Шемякин не только талантливый живописец, хороший рисовальщик, удивительный скульптор, но и неутомимый пропагандист русской культуры. По его инициативе в 1976 году в Париже в Пале де Конгре состоялась гигантская выставка неофициального русского искусства. Составленный им альманах «Аполлон-77» – своеобразная энциклопедия неофициальной русской литературы и искусства. В нем были воспроизведены картины российских художников-нонконформистов и рассказано о трагической судьбе каждого из них.
Я с удовольствием смотрел работы из серии «Чрево Парижа», того самого знаменитого «чрева», которое Шемякин успел застать, обосновавшись в Париже в 1970 году. Теперь оно уже стало преданием, а в листах Шемякина сохранилась завороженность неповторимой ночной жизнью центрального рынка огромного европейского города.
В 1977 году Шемякин был уже весьма знаменит в Париже, хорошо продавался и имел большие деньги. Он их бесшабашно тратил, устраивая настоящие гулянья в парижских «кабаках» (на самом деле достаточно дорогих и фешенебельных ресторанах), например, в русских «Царевиче» и «Распутине», где его прекрасно знали и старались угодить как могли. Он приглашал нас с Беллой туда и вместе с Володей, и когда Володя уезжал в Москву.
Марина и Володя бывали в Париже наездами. Марина снималась в фильме Марты Месарош «Их двое» и постоянно летала на съемки в Венгрию. Володя прилетал из Москвы.
Когда мы встречались на rue Rousselet, тема наших разговоров была всегда одна: как сделать так, чтобы Володя мог подольше оставаться в Париже. Занятость Володи в любимовском театре была чрезвычайно высокой. Из Москвы раздавались звонки с требованием приехать на очередной спектакль. Особенно часто тогда шел «Гамлет». Без участия Володи спектакль был немыслим. Потом Володя возвращался, пару дней осматривался, в лучшем случае давал один-два концерта и должен был вылетать обратно в Москву. Больно было смотреть на это существование урывками.
Когда Володя прилетал в Париж, он звонил Косте-болгарину – своему аккомпаниатору – и ехал с ним в какой-нибудь парижский зал, где стояла их аппаратура, – репетировать. Возвращался он поздно, успевал с нами только поужинать. Он все время нервничал. Такая жизнь была для него чрезвычайно трудна. И Марина тоже нервничала из-за этих беспрестанных отлетов Володи в Москву.
