– Сейчас представители Управления зачитают вам приказ: строгий выговор с последним предупреждением о снятии с работы, – ну это такая демонстрация: три человека едут, чтоб напугать. Один из них особенно хотел зачитать – у него был зычный актерский голос.
Но я сказал:
– Не трудитесь читать, я знаю этот приказ. Может, вы покинете мой кабинет?
Они говорят:
– Это не ваш кабинет, а государственный.
И я ушел из кабинета. Потом мне секретарь сказал, что они посидели и вышли. Я вернулся и начал заниматься делами. И весь этот разговор я передал Черненко. Он тяжело вздыхал и говорил мне:
– Да, дожили! Ну неужели вот так, как вы говорите?
Я говорю:
– Неужели я вам буду неправду говорить? Извините, что я вас побеспокоил. Просто я больше не могу так работать.
Он мне сказал:
– Перезвоните мне через несколько дней, я разберусь. До свидания.
А когда я позвонил через неделю, это был как будто другой человек:
– Почему вы к нам обращаетесь? У вас есть свой секретарь ЦК по пропаганде, товарищ Зимянин, он такой же секретарь ЦК, как и я…
Я говорю:
– Вы знаете, с ним очень трудно.
Он громким голосом быстро читает большую нотацию, и на этом разговор заканчивается. Бесполезно…
– Я вам повторяю: позвоните товарищу Зимянину.
И мне ничего не оставалось делать, я должен был выполнять. Я позвонил Зимянину. И тот на меня просто орал сорок минут.
– Мы вам покажем! Вы что это беспокоите членов Политбюро, до какой наглости вы дошли!.. Ваш Высоцкий – антисоветчик, все ваши друзья антисоветчики! – и всё кричал, кричал…
И только когда он уставал кричать, я вставлял какие-то фразы:
– Ну, раз все антисоветчики, один вы – советчик, то посоветуйте хоть что-нибудь.
– Ах, вы еще шутить вздумали, я вам дошучусь!
– Ну зачем же вы?… Что же вы так кричите? Некрасиво таким голосом кричать на товарища по партии, мы ведь с вами в одной партии.
– Вы домахаетесь своим партийным билетом, мы у вас его отберем!..
Я просто положил трубку через сорок минут.
С Чурбановым
[10] я говорил потом. Сперва с Галиной говорил, дочерью Брежнева, а я знал, что она поклонница Высоцкого горячая. Но она сказала, что плохо себя чувствует.
– Вы лучше позвоните мужу.
И дала мне телефон. Я был, конечно, разочарован, потому что надеялся, она папе скажет, что было бы лучше, а она меня к мужу послала. Муж бодрым голосом ответил:
– Кто говорит?
Я кратко изложил ему суть. Он сказал:
– Да! Но ведь будет же скандал.
Я говорю:
– А какой театр без скандала? Это же не театр!
Он заржал.
– Да, разумно. Хорошо, подумаем.
Ну и ничего он не подумал, конечно. Может, сообразил, что не надо ввязываться. Он не помог. Ни она, ни он.
И тогда я позвонил Андропову. Разговор с Андроповым был очень конкретный и точный. И благодаря этой беседе состоялся спектакль 25 июля 1981 года.
Он спросил:
– Почему вы обращаетесь ко мне? У вас есть министр.
– К нему обращаться бесполезно.
А он знал, по какому вопросу я обращаюсь. Он говорит:
– Ваши аргументы: почему вы обратились ко мне и почему это должно быть решено положительно.
Я ему сказал свои аргументы, что все равно это перейдет в его ведомство, потому что это вопрос политический и вопрос международный. Вопрос престижа для государства и для атмосферы и внутри– и внегосударственных отношений; а так как вы занимаетесь именно этим, то вопрос неизбежно придет к вам. Поэтому я считаю, что с государственной точки зрения это необходимо решить положительно. И я надеюсь, что вы мне поможете.
Он сказал:
– Да. Я с вами разговариваю как товарищ. Называю вас «товарищ Любимов». Я думаю, ваши аргументы убедительны, но я прошу вас сделать все возможное, чтоб избежать скандала. Потому что сочетание трех факторов: Таганки, Высоцкого и вас – чрезвычайно опасное сочетание.
Потом он спросил – он человек очень конкретный и точный:
– Вы успеете?
– Мы успеем. Впрочем, извините, я забыл, что завтра суббота.
– Ну и что?
– Но вы все разъедетесь по дачам.
– Кто вам нужен, будут в кабинетах.
– Во сколько?
– Когда вы хотите их видеть?
– Да я вообще их видеть не хочу.
– Я не шучу.
– Я понимаю, что вы не шутите. Ну, в десять можно?
– Приходите точно. Они все будут сидеть.
И дальше всё было так, как он сказал. Но они делали вид, что они меня вызвали… Я не стал перед ними показывать, что всё понимаю…
25 июля 1981 года на Таганской площади была конная милиция и два кордона войск вокруг театра. За оцепление пускали по пропуску и по паспорту. Я забыл и пропуск, и паспорт, меня задержали в первом кордоне и не пускали дальше. Но я сказал, что без меня там не пойдет, а там много людей, которые должны видеть, что это пошло.
Я говорю:
– И вам попадет.
Тогда милиционер сказал:
– А! Вы этот самый?
Я говорю:
– Этот самый.
– Минутку.
Явился другой, начальник, который может разрешить вопрос, посмотрел на меня и сказал: «Пойдемте за мной», – и провел меня без билета и без паспорта…
Мне часто задают вопрос – можно ли было его сберечь? Судьба у каждого своя. Но мы старались, наверное, недостаточно, но старались как-то оберегать его. Талант крупный! А огромный талант – всегда явление сложное, и с ним трудно бывает. А сберечь?… Не знаю, по-моему, ответить на это нельзя. Наверное, нет. Он так жил и так тратил себя, что, наверно, сберечь его было нельзя. Поэты истинные долго живут редко, а в России – особенно.
1982–2005
Алла ДЕМИДОВА
[11] Каким помню и люблю
Высоцкий…
Это имя и при жизни было легендой.
После его смерти именем Владимира Высоцкого называют вершины гор, новую планету, улицы, морские суда, театры.
