– Да что передать… Скажи что-нибудь… что мне противно, я понимаю свою ошибку…
На сцене сильный шум. Все грохочет – Хмель (Борис Хмельницкий) рвет удила. Володя что-то быстро говорит в трубку. Я ничего не могу понять, не разбираю слов, говорю только «ладно, ладно», может, невпопад. У самого в горле комок… Думаю: сейчас выйду на сцену и буду говорить те слова, которые я сто с лишним раз говорил Высоцкому, а теперь… его уже не будет за тем черным столом… Жизнь идет… Люди, падая, бьются об лед… Пусть повезет другому… и я напоследок спел… мир вашему дому…
– Ну ладно, Валера. Я буду звонить тебе. Привет Нинке. Пока.
«Галилей» закончился. Во всех положенных местах были аплодисменты. Цветы. «Молодец, Боря», – из зала крикнул Бутенко…‹…›
26.04.1969
‹…› Ополчились на поклонников. Говорят, кто-то передал после «Галилея» Хмельницкому веник с надписью: «Не в свои сани не садись». До него веник не дошел, но народ знает, значит, попадет и к нему эта змея. Не хотел бы я в своей жизни даже и сплетню такую про себя знать. Но такая наша жизнь: любишь славу и восторги – не откажись тогда и дерьмом умыться… ‹…›
29.04.1969
Вчера Высоцкий приходил в театр, к шефу. Сегодня он говорит с директором. Если договорятся, потихоньку приступит к работе, к игранию. ‹…›
04.05.1969
И он пришел. Вчера партбюро обсуждало его возвращение. Решено вынести на труппу 5-го числа. ‹…›
– Полока живет у меня с Региной. Завтра буду убираться… Марина приезжает… будет жить у меня… наверное. Решил я купить дом… тысяч за семь… Три отдам сразу, а четыре в рассрочку. Марина подала эту идею… уже нашел, со всеми удобствами… обыкновенная деревянная дача в прекрасном состоянии, обставим ее… У меня будет возможность там работать, писать. Марина действует на меня успокаивающе…
Я не знал за собой такого, что мне будет вдруг жаль «Галилея», потому что это вымученное, кровное… Я метался в тот день… Думаю: ну кому позвонить? Некому позвонить, Валера, а тебя не подзывают… Кто это подходил к телефону, неужели ты не заметил?! На сцене, говорит, и всё. Я-то знаю, что ты не на сцене, до тебя еще целый акт…
– А ты сказал, что это Высоцкий?
– В том-то и дело, что сказал. «А мне какое дело, кто это, я сказал: он на сцене». И вот некому позвонить… Ну почему, думаю?… Ведь я всегда был окружен друзьями, казалось… а позвонить даже некому, с кем можно было бы поговорить просто по-человечески, безо всяких.
Я, когда стал один, я полюбил дом. Мне стало приятно приходить, брать бумагу, садиться к столу, и… получается. Мне стало приятно быть дома. Это ведь ужасно, оказывается, хорошо. Никто тебе не мешает, даже к телефону подходить не хочется. До меня стал доходить смысл застольной работы… Хочется сидеть и писать… ‹…›
31.05.1969
Была премьера «Хозяина» (29-го) в Доме кино. Прошла она прекрасно, мы с Высоцким застали вторую половину фильма. Наградили. Меня – именными часами от МВД СССР, Высоцкого – почетной грамотой за пропаганду (активную) работы милиции…‹…›
26.07.1969
24 июля был у Высоцкого с Мариной, Володя два дня лежал в Склифосовского. Горлом кровь хлынула. Марина позвонила Бадаляну
[20]. «Скорая» приехала через час и везти не хотела: боялись, умрет в дороге. Володя лежал без сознания на иглах, уколах. Думали: прободение желудка, тогда конец. Но, слава Богу, обошлось. Говорят, лопнул какой-то сосуд. Будто литр крови потерял, и долили ему чужой. Когда я был у него, он чувствовал себя «прекрасно», по его словам, но говорил шепотом, чтоб не услыхала Марина. А по Москве снова слухи, слухи… Подвезли меня до Склифосовского. Пошел сдавать кровь на анализ. Володя худой, бледный… в белых штанах с широким поясом, в белой под горло водолазке и неимоверной замшевой куртке. «Марина на мне…» – «Моя кожа на нем…» ‹…›
25.09.1969
Сегодня будет досъемка к пробе с Глузским. Колька
[21]: «Я любил тебя вчера, как никогда. Ты кладешь Высоцкого, как хочешь. Даже жалко его становится…» Но Полока хочет утвердить Володю… Моральные обязательства. Да, жалко, что я не сыграю Бирюкова
[22]. Я вижу, как меня все хотят: группа, оператор, ассистенты, сценаристы и т. д. Я не могу откровенно поговорить с Полокой. Но у меня точное знание: Володе не надо играть Бирюкова, лезть в такие герои. Это народный тип, народный характер. У Володи нет качеств такого типа. Ему надо Байеров играть. У него нет обаяния такого качества, он вообще-то не очень обаятелен на экране. По-моему, играть Бирюкова – окончательно скомпрометировать себя для Володи. Глáза нет. Глазá не те для такой роли. Текст написан так заштатно, кондово, по всем штампам а-ля рюс. Это надо каким тонким артистом быть, чтобы он прозвучал в устах героя и не резал, не стрелял в ухо. Грубятина получится, хохма и пошлость полезет. Вот что может получиться. И тогда все обвинения и опасения, которые сейчас несколько настороженно высказывают напуганные эксцентричностью, хохмачеством сценария деятели, могут вылезть с чудовищной силой. Бирюков должен стать современным Чапаевым, народ должен его полюбить, мальчишки должны заиграть в него. Иначе на кой хрен огород городить? ‹…›
02.10.1969
У Полоки не утвердили Высоцкого. Меня на Громова он даже и не выставлял, и не распространялся, поскольку понял полную непроходимость. Весь конфликт в том, что мы – театральные артисты, а объединение – киноактера. Санаев сказал: «Только через мой труп будет играть Высоцкий, до ЦК дойдем». Но там Туманов
[23] отколол номер. Ему понравился Золотухин, он сказал: «Я вижу в Бирюкове только Золотухина… Какие могут быть сравнения с Высоцким… Но жаль, что он не из Театра киноактера». Короче: вся бодяга передается в Комитет и сегодня-завтра будет смотреть Баскаков
[24] и решать. ‹…›
04.10.1969
‹…› У Саввы
[25] в новой, кооперативной. Совет в Филях: Полока, Золотухин, Кулиш, Конюшев, Щеглов… «Либо Полока на картине, либо – если он будет отстаивать Высоцкого – ни его, ни Володи. И в дальнейшем Полока ему уже помочь не сможет… ничем, ибо будет архизапятнанным и отвергнутым… Полковник Кравцов встречался с высоким лицом из КГБ – Бобковым. Тот пообещал оторвать башку Баскакову и Романову, если те утвердят Высоцкого… и „дело не в его песнях… а в его поведении“».
