И с меня, когда взял я да умер,
Живо маску посмертную сняли ‹…›
Только с гипса вчистую стесали
Азиатские скулы мои. ‹…›
Саван сдернули – как я обужен ‹…›
Неужели такой я вам нужен…
Он умер рано.
Впрочем, как посмотреть… он жил в таком темпе, так полно проживал отпущенное ему время, оставил такой след в театре, так ярко вспыхивал на экране и, главное, оставил столько стихов, которые навсегда «останутся в строю», – нет, такую жизнь нельзя считать короткой!
2013
Геннадий ПОЛОКА
[39] Две гитары и ударная установка
Сейчас я часто всматриваюсь в фотографии киногруппы «Интервенция», снятые в последний съемочный день 25 января 1968 года, прямо в павильоне. Мы тогда отмечали его тридцатилетие. Фотографии шуточные: Высоцкий озорничал, изображая то кокетливого идиота-именинника, то человека, который первый раз в жизни увидел фотоаппарат. Он был полон надежд…
А начиналось это так.
В январе 1967 года после громкого успеха «Республики ШКИД» мне поручили снять картину по одноименной повести Л.Славина. И я, ожесточенный штампами, накопленными нашим «официальным кинематографом» в фильмах о Гражданской войне, дал обширное интервью, нечто вроде манифеста, в котором призвал возродить традиции театра и кино первых лет революции. Ко мне зачастили артисты, желающие принять участие в этом эксперименте. Прямо домой приехал Андрей Миронов, звонил Миша Козаков… Так, появился молодой Сева Абдулов и с места в карьер начал рассказывать о Высоцком. Я почти два года не был в Москве и слушал его с интересом. Больше всего Сева говорил о его песнях. А вскоре появился и сам Высоцкий. Он был молчалив, сдержан. Но в том, как он нервно слушал, ощущалась скрытая энергия. То, что он будет играть в «Интервенции», для меня стало ясно сразу. Но кого? Когда же он запел, я подумал о Бродском. Трагикомический каскад лицедейства, являющийся сущностью роли Бродского, как нельзя лучше соответствовал творческой личности Высоцкого – актера, поэта, создателя и исполнителя песен, своеобразных миниатюр. Не случайно эта роль так интересовала Аркадия Райкина. Началось многоэтапное сражение за утверждение Высоцкого, которое удалось только благодаря поддержке крупнейшего художественного авторитета тогдашнего «Ленфильма», Григория Козинцева.
А Высоцкий начал работать, не дожидаясь официального утверждения. И как работать! Однажды он пришел темнее тучи – редактор картины сказала ему, что у Абдулова неудачная кинопроба на роль Женьки Ксидиаса. Высоцкий посмотрел материал и стал еще мрачнее: он ведь очень любил Севу. «Сева хороший артист! Но это не его роль… Это должен быть Гамлет! Гротесковый, конечно. Трагикомическая карикатура на Гамлета!». Положение у него было сложное, ведь именно Абдулов привел его ко мне. Однако Высоцкий уже «влез» в картину, уже полюбил ее, и в горячую минуту готов был пожертвовать собственной ролью, лишь бы состоялась картина. И он привел совсем еще молодого Валерия Золотухина. «Валерочка то, что надо!» – вкрадчиво рокотал он мне в ухо.
Как я уже говорил, в картине в основном снимались исполнители-добровольцы, прочитавшие мое обращение и без специального приглашения пришедшие на студию. Так, кроме Высоцкого в группе появились Ю.Толубеев, Е.Копелян, В.Татосов и многие другие. Но даже в этой могучей компании Высоцкий выделялся, прежде всего, естественностью существования в условной стихии фильма, а еще – творческой щедростью в работе с партнерами. Сколько предложений по ходу съемок он сделал Золотухину, Аросевой и даже Толубееву! Ах, как мне, с моим пристрастием к чеканной, выразительной форме не хватало такого актера в прежних моих картинах!
Высоцкий приезжал к нам в Ленинград при первой возможности, даже если не был занят в съемках, и каждый раз принимал горячее участие в работе. Он появлялся, улыбаясь, ощущая себя «прекрасным сюрпризом» для всех присутствующих. Затем шел смотреть отснятый материал. Возвращался раскрасневшийся, счастливый и растроганно, молча обнимал меня и художника картины М.Щеглова.
Нас с Высоцким связывало многое: ожесточенность против штампов, стремление к парадоксальности, к «обратным ходам», к эпатажу устоявшихся зрительских привычек. Тогда, в 67-м, начиная «Интервенцию», мы с ним думали о мюзикле, в котором почти не будет традиционных вокальных и хореографических номеров, привычно чередующихся с разговорными кусками. Фильм должен был быть пропитан ритмом и музыкой изнутри – и только ближе к финалу, в кульминационной сцене в тюрьме, мог возникнуть развернутый вокальный номер. Так у нас с Высоцким созрел замысел «Баллады о деревянных костюмах», причем почти одновременно. У нас было много общих планов и надежд. Тогда, в 67-м, впереди у нас были еще годы!
Потом была работа над песнями к другим моим фильмам, нечастые общие премьеры, дни и ночи замечательного общения в Ленинграде, Москве, Одессе, а затем целое лето у него и Нины Максимовны, когда они приютили меня в трудную минуту. Была подготовка к его режиссерскому дебюту – было многое… Но никогда больше не пришлось мне снимать его в своих картинах.
Высоцкий очень любил нашу «Интервенцию» и делал большую ставку на роль Бродского, поэтому весть о том, что картину «положили на полку», стала для него тяжким ударом. В числе основных обвинений в адрес «Интервенции» – «изображение священных для нас событий и большевика Бродского в непозволительной эксцентрической форме». Он не смирился с эти актом и написал письмо руководству, которое единодушно подписали все актеры, снимавшиеся в фильме, – все, кроме одной актрисы… у меня до сих пор хранится копия этого замечательного документа.
Через восемь лет мне удалось неофициально восстановить копию «Интервенции». Мы смотрели ее вдвоем в пустом зале. Он сидел непривычно тихо и продолжал сидеть, когда зажегся свет. Постаревшее лицо его померкло. Потом все так же молча встал и прижался ко мне…
Только после V съезда кинематографистов, через восемнадцать лет после завершения картины и через шесть лет после смерти Владимира Высоцкого, было принято решение о выпуске «Интервенции» на экраны.
Весной 1969 года объединение «Мосфильма» «Киноактер» предложило мне снять фильм по сценарию А.Нагорного и Г.Рябова «Один из нас». Раздумывал я над этим предложением недолго, так как после истории с «Интервенцией» путь для моих собственных идей был закрыт. Замысел новой картины мы вынашивали вместе с Высоцким. Я собирался в «Одном из нас» максимально использовать богатейшие актерские ресурсы Высоцкого: обаяние, заразительный темперамент, удивительную пластическую одаренность и, конечно же, музыкальность. Были сделаны развернутые кинопробы с Высоцким на главную роль в сцене вербовки германскими резидентами командира запаса Бирюкова, в которой он страстно пел жестокие романсы, виртуозно плясал, настойчиво ухаживал за растерявшейся «соблазнительницей», яростно «ревновал» ее к ошалевшим, сбитым с толку вербовщикам и в конце концов напоил до бесчувствия их самих. Это был каскад актерского мастерства, парадоксальной выдумки, музыкальной и пластической выразительности.
