Высоцкий предупредил, что планируется запись передачи, но название не сообщил. Потом мы спросили: «Не зря? Получилось?» – «Все нормально. Все сработано как надо».
– «Канатчикова дача» планировалась?
Да. Кажется, вариант был «Канатчикова дача» или «Жертва телевидения».
– Предложенный им тогда список – не тот ли, что записан в блокноте 1974-го?
Нет, он был на отдельном листе, это точно.
Для нас делался еще один. Дело в том, что Высоцкий считал наше объединение текстов в циклы искусственным. Дескать, «Ветер „Надежды“» – это цикл, а всеобщего «Морского» быть не должно. «Куда же те песни?» – «Это просто песни». И он попытался набросать структуру книги. Этот список, по-моему, не сохранился.
– Требовал ли Высоцкий вернуть ему рукописи?
Ни разу в жизни таких требований я от него не слышал. Периодически я их ему приносил и получал новые. Требовал Валерий Павлович, который в какой-то момент вдруг стал настойчив. Возможно, он уже отождествлял себя с Высоцким, но я всегда делал между ними большое различие.
3 или 4 июля 1980 года мы с Высоцким неожиданно встретились около Таганки – он пришел поговорить с Любимовым. У меня с собой были какие-то стихи, которые я нес копировать, и, воспользовавшись моментом, решил задать по ним несколько вопросов – например, не мог разобрать строку «Тонет злато и на топорище».
Мы прошли в администраторскую к Валерию Павловичу. Тот побежал ставить чаек, а Высоцкий просмотрел тексты. И говорит: «Вы обработали уже все?» – «Там еще много. Часть обработана, могу отдать». – «Ну давай, а то у меня уже много нового накопилось». Кажется, он взял какие-то черновики у мамы. Я ахнул: «Вы меня режете без ножа! Всю работу начинать по-новому!» – «Не хочешь – не надо». – «Нет, хочу, хочу!» – «Так принеси, – говорит, – я дам». – «Вы знаете, я уезжаю». – «Да я тоже. Валера передаст. Я тебе записку написал».
С тем я и уехал. А приехал уже на похороны.
Оказалось, меня вовсю разыскивают, чтобы получить рукописи.
– Они к тому времени были пересняты?
В том-то и дело, что нет! А сделать это быстро было невозможно, тем более что из-за Олимпиады всякий контроль ужесточился.
Я был в полной растерянности. Нужно было понять: что делать? Как распорядиться рукописями опального поэта, которые мне поручили? Распорядиться так, чтобы они уцелели. Что с ними сделает Марина Влади – неизвестно. А может, их тормознут на таможне или здесь отправят в урну… Я не мог действовать опрометчиво – ответственность была слишком велика. Это, может быть, высокие слова, но я пытаюсь передать свои тогдашние ощущения.
Решено было тянуть время, чтобы, с одной стороны, осознать ситуацию, с другой – не допустить попытку вывоза этих рукописей. Поднять шум – вызвать огонь на себя и обозначить проблему…
Тем временем мы приступили к копированию. Какую-то возможность нашел Андрей Крылов, часть дали разным фотографам…
После того как копии были сделаны, а ситуация немного прояснилась, мы в несколько приемов передали рукописи родственникам: отцу и Марине Влади. Это было зимой. Шел снег… Неужто я так долго их держал?…
Но как может поучать меня задним числом тот, кто не жил в то время, не знает, каково ждать обыска, хранить «сомнительные» тексты! Вот Л.Томенчук высокомерно пишет: кого он боялся, ЦРУ, что ли? Какое там ЦРУ! У меня один друг вылетел из института за анекдот, другой «пошел» за пленки… Представляете, если бы в то время нашли, например, рукопись «Поднимайте руки, в урны суйте…»?
Мало ли как могли обернуться события. А я боялся за рукописи. Да, Марина как вдова была вправе их забрать куда угодно. Но автор доверил свой архив лично мне – а поскольку посоветоваться с ним я уже не мог, то для себя решил, что рукописям следует оставаться в России… В результате большая часть архива была «любезно передана» наследниками в РГАЛИ, где теперь благополучно обитает.
1990-е
Кумир
Особое и очень серьезное явление – кумир. Важный завет – не сотвори себе кумира! Заводить кумиров – грех. Большой. Однако заводят. Остро нуждаются в кумирах. Издавна, и недавно, и теперь. И в перспективе.
В сороковые, пятидесятые годы было понятие – сыры. Безумные поклонницы оперных певцов. Балета тоже, но в те десятилетия прежде всего теноров. Прежде всего Лемешева и Козловского. Девочки-подростки и женщины постарше ждали. Ждали своих кумиров на подходах к Большому театру. Он пойдет на репетицию, он выйдет со спектакля, он выйдет из дома, он сядет в такси, он мелькнет. В промозглую осень, в морозную зиму, в дождливую весну они ждали. Прятались от дождя и метели, согревались за стеклянной дверью магазина «Сыры» на улице Горького – обзор хороший. Сами себя назвали или кто-то их так назвал – сыры. Они гордились этим именем.
Тенор – особый голос. Больше других он действует не только на слух, на биение сердца, нет – он осязается, он действует на гормоны. Молодые девушки попросту сходят с ума, наркотизируются от этого голоса и от его носителя. Среди толп сыров попадались и молодые люди, но их было мало. Чаще это были спекулянты, достававшие билеты на спектакли кумиров, или мужчины с некоторыми гормональными изменениями.
Кумиры объединяли, они же и разъединяли. Секта козловисток ненавидела лемешисток. Доходило до разборок и даже драк. Так шли годы.
Это давнее дело. Можно бы написать исследование о наркотическом поклонении идолам и кумирам искусства. О киногероях и героинях, о театральных первых актерах, об открытках с их портретами, издававшихся и покупавшихся сотнями тысяч. О битвах за автограф, о домашних иконостасах, где вот они, недосягаемые, а теперь навсегда присвоенные, мои вожделенные! Я не буду писать это исследование – не моя забота и не мой интерес. Скажу только, что с появлением магнитофона, а потом CD, DVD, Интернета и др. и пр. от мировой сексуальной революции 68-го года началось повальное засилье рок, панк, метл, биб-боб, хип-хоп и др. и пр. солистов, дуэтов, групп и др. и пр. Среди них были гении, были просто таланты, были подражатели, были абсолютные бездарности, но это неважно. Безразмерно растущему народонаселению мира требовались кумиры в громадных количествах. Толпы потребляли все. Индустрия изготовления кумиров стала перегонять сталелитейную промышленность и приближалась к машиностроению. Спорт, даже футбол, слегка померк перед кратким и непрерывным, оглушительно звучащим, агрессивным, манящим и ввысь, и в бездну наркотиком истерии. Потребителями стали теперь уже оба пола. Пошатнулись и возрастные барьеры, начали принюхиваться даже старики, а особенно старухи.
Это нынешнее дело. А вот совсем недавнее и незабываемое. Сходное и несходное с общим процессом, очень нашенское. ВЫСОЦКИЙ.
