Я всё это подумала, конечно. Вслух не говорила. Короче, я не стала с ними разговаривать. Ушла в свою комнату и привет! Ирка попыталась меня удержать. Но я и так нервничала перед поездкой. Ещё не хватало мне сидеть и слушать Костины разглагольствования.
Заперлась в комнате. И стала звонить на радио. Я туда пятый раз уже звонила. Всё занято, занято. Хотела песню заказать. Seven tears. То есть «Семь слез». Она старая-престарая, но папа часто её на ютьюбе просматривал. Её дядька поёт такой светловолосый, он улыбается, а глаза грустные. А с ним трое танцуют в таких смешных костюмах, просто оборжаться можно. В ярких, переливающихся, с какой-то дурацкой бахромой. При чём про одного не очень понятно, мужчина он или женщина, и мы с папой всегда спорим по этому поводу.
Я часто слушаю эту песню и думаю о папе. Вчера догадалась, что могу ему попробовать заказать её. Он говорил, у них там есть радио.
О, дозвонилась!
Я прямо подпрыгнула на стуле.
– Добрый день! Минуточку…
В дверь постучала мама.
– Уйдите все, – прошипела я, – я с радио разговариваю!
– Так, мне некогда, – сказала мама строго, но не мне, а Ире в коридор. – Сама ей потом скажешь! Но я, конечно, очень рада. Только давайте всё-таки…
Я не дослушала, потому что ко мне в трубке вернулся женский голос и спросил название песни.
Это было здорово! Просто фантастика! Я сама первый раз в жизни дозвонилась на радио! Ох, как же жаль, что у меня нет подруг. Андрюше позвонить? Я глянула на часы. Одиннадцать. Нет, Кьяра спит, могу разбудить.
Я решила тоже лечь спать, чтобы скорее настало завтра и я увидела папу! Быстро проверила книжки, которые хотела передать ему. Всё только весёлое, бодрое! «Манолито Очкарик» в первую очередь. Купила его вчера в книжном. И спать-спать, а завтра проснуться, встать и поехать к папе!
Костя и Ира
Спала я плохо, всю ночь ворочалась – мешала мама, мешали Костя и Ира, почему-то говорившие в голос и даже смеявшиеся (совсем им плевать на меня, что ли?).
И вот, как только я заснула и мне стали сниться красные лошадки, бегущие по небу, мама начала меня расталкивать.
– Я полчаса полежу, – пробормотала я, – я не выспалась.
– Нет у нас получаса! Я вообще не ложилась.
Я при этих словах вскочила. Ирка уже сидела на кухне, пила чай. Смотрела в чашку и улыбалась. Костя носил вещи.
– Я помогу, – вызвалась я.
– Не надо, – коротко сказал он. – Иди одевайся, ехать пора.
«Мало мне командиров, – мрачно подумала я, потащившись в ванную. – Мама, Ирка, так ещё и этот».
Потом, когда мы ехали с ними в лифте, Ирка всё разглядывала себя в зеркало.
– Чего ты туда уставилась? – спросил Костя.
– Еду и думаю, а кто это такой красивый с нами едет? – хихикнула Ира.
Меня чуть не стошнило. Они скоро закончат друг другом любоваться?! Оказалось, нет. Не скоро. Как только они сели в машину, Костя врубил музыку. «Оазис».
She’s electric
She’s in a family full of eccentrics
She done things I never expected
And I need more time…
[1] – Надеюсь, больше тебе времени не нужно, – закатив глаза, сказала Ирка, пристёгивая ремень безопасности.
– Уже нет. Попал так попал.
– Они решили пожениться, – негромко пояснила мне мама. – Костя вчера попросил у меня её руки.
– Как? – опешила я. – Когда? Ир, правда?
– Ага!
У неё было такое счастливое лицо, словно… Словно… Словно они уже поженились, нарожали семерых детишек и едут к морю в своем фургончике. Тьфу!
Признаюсь – я чуть не лопнула от злости.
Наверное, у меня очень плохой характер. Но меня дико взбесило, что эти двое находят чему радоваться в такой грустной ситуации. Нашли время жениться! Какой-то пир во время чумы!
– Я сказала, что надо у папы разрешения попросить, – продолжила мама, устраиваясь на подушке и укрывая ноги курткой, которую сняла Ирка.
Она её сняла, потому что Костя снял свою. Но ему-то так рулить удобнее, а ей? Ей какая разница? Она всё за ним повторяет, как обезьянка.
Я глаза закрыла. Чтобы не видеть их! Не слышать их! А «Оазис» тем временем надрывался:
Coz I’ll be you and you’ll be me
There’s lots and lots for us to see
There’s lots and lots for us to do
She is electric, can I be electric too?
[2] – А музыку нельзя выключить? – спросила я.
– Нет, – зевнув, ответила мама, – пусть лучше играет. А то Костя за рулем заснуть может. Не дай Бог.
Моя злость
«Не дай бог, – повторила я про себя. – А кстати…»
Наверное, нужно быть совсем бессовестной, чтобы решиться на следующую фразу, но я всё же решилась и подумала:
«А кстати, знаешь ли, Бог! Это нечестно! Во-первых, почему Ирке одной столько счастья? А во-вторых… Она у папы всё одеяло на себя перетянет! Всё папино внимание! Только и разговоров будет о том, как и где им пожениться (хотят небось камерную свадьбу) и кого позвать (но при этом позовут сто тысяч человек), где купить платье (пышное, белое, как торт) или где купить торт (пышный, белый, как платье), а может, где заказать самый раскрасивый лимузин (он же – самое дикое уродство на свете). Ну, в общем, хватит тем для разговора, что уж…»
Признаюсь: мне очень захотелось, чтобы Ира к папе не попала. Пусть она забудет дома паспорт! Или не вытащит из кармана куртки телефон, а её обвинят в том, что она попыталась пронести его к папе, и не пустят!
Потому что мама останется с папой до понедельника и сможет с ним поговорить. Но я-то, я? Когда я смогу рассказать ему о Кьяре, о том, как я играю с ней в оркестр, колошматя половниками по кастрюлям, и как целую её в ушки, а они нежные, как крылья бабочки? И как она меня жутко-прежутко любит, и как не хочет отпускать каждый раз. И кричит: «Лися! Лися плисла!» («Лиза! Лиза пришла!»). Она моё маленькое сокровище, и как же я хочу рассказать о ней папе вживую, чтобы видеть при этом его глаза, а не белую равнодушную бумагу!
Про Андрюху я бы с ним посоветовалась. Пусть папа подтвердит, что он полный придурок – раз мечтает связаться с Фоксом!
