Баба Надя достала из заветного угла вышитый мешочек, протянула внучке.
– Наберешь завтра воды из колодца, в пять утра, чтобы никто не опередил. Цветы эти сухие заваришь, и помоешь ими голову в пятницу, на заре.
– Это что, все? – Алена сомневалась в действенности такого простого метода. Задача перед ней стояла сложная и ответственная, и провалить дело было никак нельзя.
Баба Надя разделяла ее беспокойство и осознавала важность задуманного.
– Любисток еще тебе дам. Мне он помог когда-то с дедом вашим сладить. Как он ни вертелся, ни крутился, однако никуда не делся. Женился, и ни разу ни в чью сторону не посмотрел.
Баба Надя с Аленой выкопали вместе огромный куст любистка, «зари садовой», порезали его мелко-мелко: и корень, и ствол, и листики, и цветочки. Ссыпали в холщовый мешочек. В настое любистка надо было купаться.
Спать им не хотелось. Сидя на кухне за чаем с пирогами, обе размышляли, каждая о своем. Алене казалось недостаточно того, что предложила ей баба Надя. Слишком незатейливые приемы. До сих пор она ни в какое колдовство не верила, считала все ерундой и причудами Марфы. Но сегодня ей страстно хотелось, чтобы некий магический обряд, мощный и неотвратимый, как сама судьба, подействовал на того мужчину, которого она решила заполучить в мужья любой ценой.
– Не о том думаешь, девонька, – вдруг тихо шепнула ей на ушко Марфа, блестя глазами. – Мужчина должен стать не мужем, – это пустое… Возлюбленным! Любовником! Преданным в жизни и в смерти. Чтобы вся его кровь закипала при одном взгляде твоем…И был он весь в твоей власти, безвременно, на всех путях земных и небесных…
– Что ты говоришь, бабушка? Где ты?
– Ты чего? – обеспокоенно посмотрела на внучку баба Надя. И впрямь не в себе девка! Вот беда. Что она в этом хахале городском такого нашла? Как будто мало ей сельских хлопцев?! Да любой бы посчитал за счастье…
– Мне показалось, что Марфа здесь, шепчет что-то мне на ухо. Какие она странные слова сказала!
– Устала ты. Иди спать. Утро вечера мудренее. А я посижу, подумаю, чем еще посодействовать можно.
Алена лежала без сна, глядя в черноту ночи, полной неясных звуков, и терзалась дурными предчувствиями. Затея впервые показалась ей опасной. Далекий голос пел за околицей незнакомую песню. Старинный напев вызвал в ее измученной душе тоску. А может быть, ей все только показалось?
Баба Надя зажгла свечу и полезла на чердак, где стоял ее девичий сундук, покрытый толстым слоем пыли и паутиной. Тяжелая крышка натужно заскрипела. Тонкий неистребимый запах лилий сразу заполнил легкие. Женщина закашлялась. Сколько лет прошло! Она достала из-под стопки вышитых полотенец покойной свекрови плоскую бутылочку из толстого стекла. Необычная форма флакона вызвала недоумение, как и тогда. Откуда такая вещица? Флакон до половины наполнен маслянистой жидкостью неопределенного цвета. Зеленовато-желтовато-прозрачной. Иначе не скажешь. Жидкость такая легкая, что плотно пригнанную крышку открывать без надобности нельзя, сразу начнет испаряться летучее зелье.
«Халдейская
[34]
трава», как назвала ее Марфа. Лунное растение. Сила его уменьшается и вырастает согласно фазам Луны. Корни лилии и белоснежные листья ее собраны были, когда Марс, Венера и Луна находились в знаке Весов, времени, возбуждающем любовную тягу. Сок лилии наливался в хрустальную чашу, читался нужный псалом, после чего надобно было произнести имя Анаэля и любимой особы.
– Имя ангела напиши на кипарисовой щепочке, опусти ее в летучий лилейный сок, помажь себе тем брови, а кипарисовую щепочку привяжи к правой руке и в благоприятный момент коснись ею к правой же руке того, кого желаешь всем сердцем иметь своим возлюбленным… Соверши это в пятницу, при новой луне, при восходе солнца…
Шепот Марфы растаял под сводами нагретой за день крыши. Баба Надя вздрогнула. Показалось ей, что ли? Глаза матери возникли перед нею, мерцающие и томные, полуприкрытые нежными веками. Какая же она все-таки красавица! Возраст ничуть не повлиял на то ошеломляющее впечатление, которое она производила на людей. И мужчин, и женщин.
Кипарисовые щепочки были завернуты в белый платок. Баба Надя достала и их тоже, сложила все в наволочку от маленькой подушки, которую вытащила из того же сундука, закрыла крышку, села и задумалась. Она забыла о том, что сундук пыльный, а у нее новая юбка. Сегодняшние события выбили ее из привычной колеи.
Богоугодное ли дело они с Аленкой затеяли? Марфу такие вопросы никогда не волновали. Она жила по своим собственным законам, и подобные вещи даже не приходили ей в голову. Баба Надя же, предпринимая какие-нибудь необычные шаги, как, например, в случае со своим собственным замужеством, а теперь с Алениным, не хотела брать на себя ответственность. Она подходила к иконам, которых имела великое множество, молилась, испрашивала одобрения и благоволения Господа и Божией Матери на то, что собиралась содеять. Если задуманное Богу угодно, то пусть оно свершится, а ежели не угодно, то оно, по мнению бабы Нади, никак произойти не сможет, ибо на то не будет воли Божией. Помолившись и вздохнув с облегчением, она перекладывала всю ответственность на Высшие Силы и чувствовала себя легко и свободно, не отягчая более свою совесть размышлениями о праведности или неправедности того, что должно было произойти.
Так и сейчас, помолившись и испросив «помощи свыше», она пришла к убеждению, что ничего злого они с внучкой не делают, и на том успокоилась. На следующий день, дав Алене необходимые наставления, баба Надя велела ей непременно прочитать псалом, записанный на отдельном листочке, когда та будет свершать задуманное, и благословила внучку с Богом.
Сергей, проснувшись, немало удивился. Алена ничуть не напоминала ту деревенскую девчонку, пусть и очень красивую, которую он впервые увидел на выставке Артура Корнилина и с которой провел хмельную купальскую ночь. Перед ним сидела холеная и уверенная в себе, со вкусом одетая и причесанная городская девица.
Он неважно себя чувствовал после выпитого, что было ему не свойственно. Спиртное он переносил хорошо, а в таких мизерных дозах оно и вовсе на его могучий организм не действовало. Недомогание и туман в голове он списал на усталость с дороги, напряжение последних дней. Неудача с книгой здорово задевала его самолюбие, больше, чем он мог себе в том признаться.
Он смотрел на Аленины ноги, гладкие и соблазнительно высоко открытые, ощущая, как стремительно нарастает тяжелая, непереносимая волна желания. Забыться, потерять себя в объятиях женщины, сжечь в огне страсти навалившуюся невесть откуда тоску – все это заволокло сознание, помутило рассудок. Он овладел ею с яростью, которая ошеломила его. Дикие, необузданные ласки, которым он ужасался и которые не мог и не хотел останавливать, затопили его и понесли, как несет бурная стремнина потерявшего силы пловца, чтобы сомкнуть над ним удушливые бездны зеленой воды.
