– …Жан, я тебе русским языком сказал, сиди на кухне и не высовывайся! – раздраженно прорычал Борис, повысив тем самым температуру в столовой еще на пару градусов, – если бы умел, повторил бы и по– французски, но, увы. Что непонятно?
– Ну почему нельзя хоть одним глазком-то взглянуть? – чуть ли не хнычущим голосом взмолился наш повар.
– Ага, конечно! Сначала одним глазком, потом другим, а там и до распускания рук недалеко.
– Я буду держать себя в рамках, клянусь!
– В прошлый раз ты тоже клялся.
– Не надо путать Сфинкса со сфинктером!
– Или ты забыл, за что тебя из ресторана выперли?
– Нет, не забыл, – Жан даже немного сбавил темп.
– А какая здесь связь? – встрял я, – что-то я не улавливаю…
– Он тебе не рассказывал? – Борис повернулся ко мне, – порасспрашивай его на досуге, юнга, узнаешь массу интересного.
– Я знаю, что его сменщик кого-то там потравил здорово, но.
– А где он сам в это время прохлаждался, не объяснил? – капитан прищурился и погрозил Жану пальцем, – все, абсолютно все его беды – из-за баб!
– Но я же не знал, что она – его жена! – взмолился повар.
– А если бы и знал – удержался?
– Ну-у-у-у… она же такая appetissant!
– Радуйся лучше, что ее благоверный тебе только карьеру сломал! Я бы на его месте сломал тебе шею.
– Какой же ты, Боров, циник! – окончательно поникший Жан подпер рукой подбородок и уставился в потолок, – никакой в тебе романтики.
– Лучше быть циником, чем трупом, – заключил капитан, – а ты, Жан, и не романтик вовсе, а самый натуральный сексуальный маньяк-самоучка. Сиди-ка лучше под замком! Если совсем невтерпеж, то смотреть и даже подслушивать можешь через камеры наблюдения.
– Тьфу, черт! – я только сейчас сообразил, что вся команда будет внимательнейшим образом следить за моим позором, сидя в креслах и хрустя попкорном, – вуайеристы несчастные!
Столовая взорвалась приступом дружного хохота, и даже Гильгамеш хрюкнул пару раз.
– Что ты, вообще, так к ней рвешься, Жан? – продолжал недоумевать капитан, – мы всего третий день на вахте, а ты как будто уже по женскому обществу соскучился.
– А тебе, Боров, разве не интересно?
– Да что такого архиинтересного в какой-то посторонней девчонке, чтобы прямо с ума сходить?
– Но она же никарка! Настоящая живая никарка! – Жан в эмоциональном порыве вскинул вверх руки, – их ведь более полувека никто в глаза не видел!
– И что с того?
– У них там два поколения сменилось вдали от Земли и от Солнца. Они родились и выросли в космосе, в невесомости, и не могли не измениться.
И я хочу знать, как далеко ушла их эволюция! У меня, вообще, чисто научный интерес.
– По-твоему у них что, антенны на голове вырасти должны? Или маленькие реактивные двигатели на заднице?
– Хватит подкалывать, – насупился Жан, – съешь горохового супа побольше – и у тебя самого реактивная тяга появится.
– Тогда чего же ты ожидаешь увидеть?
– Que sais-je?! Я не прорицатель.
– Не-е-ет, так не пойдет, – Борис подался вперед и положил руки на стол, – в этом вопросе необходимо разобраться. А то кто знает, вдруг из шлюза и впрямь какое-нибудь чудище с клешнями и щупальцами вылезет. И все, прощай, наш юнга! Что скажешь? – и он, ехидно ухмыляясь, повернулся ко мне.
– Умеете же вы наполнить оптимизмом своих подчиненных, – я с тоской заглянул в свою чашку. Остатки моего аппетита словно корова языком слизала. А если наша гостья действительно страхолюдиной окажется? Смогу ли я продолжать мило улыбаться и вести с ней непринужденную беседу? Или меня стошнит от одного ее вида?
– Ты на фантазии Жана внимания не обращай, мы будем исповедовать научный подход. Вот ты, как самый здравомыслящий из нас, как считаешь? Каких отличий никаров от обычных людей можно ожидать? Даже один год, проведенный в невесомости, подчас вызывает в организме необратимые изменения, а тут речь идет о целом поколении.
– Ну, во-первых, – я рассеянно подергал себя за ухо, – судя по тому, что они все еще живы, эти отличия не должны быть очень уж сильными. За столь короткий срок сколь-либо значимые перестройки в генотипе невозможны, так что о нежно-зеленой чешуйчатой коже и антеннах на голове можно забыть.
– Жаль, – Жан печально вздохнул.
– Речь можно вести лишь о том, что укладывается в рамки обычной изменчивости под воздействием внешних факторов.
– Складно излагаешь, продолжай, – кивнул Борис.
– Фактор первый – невесомость. В отсутствие силы тяжести можно ожидать, что никары окажутся выше ростом, но более худощавые, по причине отсутствия существенных нагрузок. Их кости будут более ломкими.
– Надеюсь, у тебя хватит ума не проверять на практике данный тезис? – усмехнулся капитан, – давай дальше.
– Фактор второй – отсутствие солнечного света. Как следствие – бледная кожа и нехватка витамина D, а из-за постоянного пребывания в замкнутом помещении при искусственном и почти наверняка недостаточном освещении очень вероятно развитие близорукости.
– Рахитичные очкарики, – резюмировал Борис, – ну что, Жан, все еще жаждешь познакомиться с нашей гостьей?
– Bien sQr! Мне нравятся женщины в очках, да. А, кроме того, у них на станции вполне могут иметься солярии…
– Так, умолкни! Еще мысли есть, юнга?
– Необходимо учитывать и социально-экономические аспекты, – я определенно вошел во вкус, – ограниченные ресурсы не позволяют никарам особо шиковать. Так что я считаю, что они носят исключительно утилитарную одежду, без излишеств, присущих земной моде. Да и с пышными прическами в невесомости не очень-то развернешься.
– Вот-вот, Жан! – обрадовано воскликнул Борис, – она еще и обритая наголо будет!
– Зато в невесомости хорошо отрастают волосы на пятой точке. Ты же ей почти не пользуешься, верно? Можно косички заплетать, прически всякие городить, завивку.
– Сгинь, извращенец! – капитан погрозил ему кулаком, – давай дальше, юнга. Не обращай внимания на нашего юродивого.
– Ну, я так категорически ничего не утверждаю, – попытался я немного смягчить эффект, – это только общие соображения.
– Но тенденция ясна. Тощая, бледная, лысая. попробуешь приобнять – все ребра переломаешь. Душераздирающее зрелище, – капитан поднял вверх указательный палец, – а посему, ради сохранения вашего душевного и психического здоровья, как я вам и говорил, сидите-ка тихо по своим норкам, пока эта особа не отбудет восвояси. Понятно?
– Яснее некуда, – вконец разочарованный Жан поднялся из-за стола и понуро побрел к мойке.
– Не расстраивайся, Олежка, – ткнул меня в плечо Гильгамеш, – мысленно мы будем с тобой.
