– Не переживай, – поспешил успокоить меня пилот, – через пару дней уже вернешься.
Вскоре «Берта» превратилась в еле различимую гирлянду вспыхивающих искорками навигационных огней, плывущую меж звезд. Мое внимание привлекло только что объявившееся зеленое пятно на краю зрения. Я перевел взгляд вбок и сфокусировался на таблице со служебной информацией, обнаружив, что мы уже удалились от нее почти на три километра. На таком расстоянии уже разрешалось выполнение портальных переходов, о чем и сигнализировал зеленый огонек.
– Можно прыгать, – заметил я.
– Да, вполне, – согласился Аннэйв, – а ты готов?
– Вещи закрепил, сам пристегнулся…
– Я имел в виду – морально.
– Ну, к некоторым вещам быть полностью готовым невозможно, как ни старайся.
– Это значит «Да»?
– Да.
– Тогда поехали, – картинка на экране побежала вбок, когда челнок начал разворот на новый курс, за стенкой натужно завизжали генераторы, – три, два, один.
– Ох, черт! – я зажмурился и рефлекторно вскинул руку, загораживаясь от брызнувшего в лицо ослепительного света. Перед глазами поплыл отпечатавшийся на сетчатке образ гигантской сверкающей снежинки.
– Ой, извини, – спохватился Аннэйв, – сейчас приглушу немного.
– Что это? – спросил я, не размыкая век.
– Наш «Ньютон». ну вот, теперь можешь взглянуть спокойно.
Я осторожно приоткрыл один глаз, а потом, отбросив сомнения, обадело вытаращился на открывшуюся передо мной картину.
В моем мозгу настолько прочно укоренился образ орбитальных станций, как бесформенных нагромождений разноразмерных модулей и мачт, которые в темноте можно распознать лишь по габаритным огням, что увиденное мною сейчас в голову укладывалось с определенным трудом. «Снежинка» заполонила собой почти весь экран и сияла, сверкала, искрилась и блистала своими бесчисленными гранями. Сейчас, когда Аннэйв уменьшил яркость, можно было рассмотреть некоторые подробности. Свет шел откуда-то изнутри, пробиваясь через охватывающие его источник концентрические структуры, которые образовывали огромную сферическую конструкцию, словно ресничками окруженную торчащими во все стороны множественными панелями радиаторов. Из-за центрального шара выглядывал гигантский диск, напоминающий колесо обозрения. Его ярко освещенные спицы, в несколько этажей унизанные дугообразными росчерками обитаемых, как я предположил, модулей, и делали всю конструкцию похожей на снежинку.
Все это великолепие плавно поворачивалось перед моими глазами и росло в размерах по мере того, как наш челнок подлетал ближе. Отсутствие атмосферной дымки не позволяло точно оценить реальные размеры станции, они могли с одинаковым успехом измеряться и километрами и их десятками и даже сотнями. На глаза мне не попадалось ни единого знакомого ориентира, в сравнении с которым я мог бы определить масштабы сооружения.
– Что… это? – повторил я свой вопрос слегка севшим от потрясения голосом.
– Наш дом. Нравится?
– Затрудняюсь ответить, поскольку пока плохо представляю себе, что именно видят мои глаза.
– А что тут непонятного?
– Ну, во-первых, что там внутри так ярко светит?
– Реактор, что же еще!
– Реактор!? – то, что Аннэйву казалось само собой разумеющимся, мой мозг вогнало в паралич, – что же это за реактор такой?
– Вполне обычный, открытого типа с последовательным переизлучением, только размером побольше.
– Открытого типа!? Совсем!? – я был в курсе общей идеи, которая предполагала на реакторах космического базирования не изолировать активную зону от окружающего вакуума, что позволило бы здорово сократить их массу, но влекло за собой кучу других проблем, связанных с эффективным отводом выделяющегося тепла и защитой от излучения. Насколько мне было известно, данную задачу решить пока никому не удалось.
– Знаешь, я не большой специалист в таких тонкостях, – отмахнулся Аннэйв, – об этом ты лучше Малгера при встрече расспроси, он в реакторах лучше разбирается.
– И что значит «побольше»?
– Честно говоря, я сам его в глаза ни разу не видел, но, насколько мне известно, его внешняя светоизлучающая оболочка имеет размер около двухсот метров.
– Ничего себе печурка, – присвистнул я, – а какого же размера тогда все остальное?
– Основная часть, к которой мы сейчас подлетаем, диаметром примерно восемь километров, а диск гравизоны – почти тридцать. Один оборот он делает за четыре минуты и двадцать секунд.
– Э-э-э… – слова у меня попросту закончились. Только сейчас, получив эту ориентировку, я смог толком сфокусировать свой взгляд и разглядеть на поверхности станции несколько пристыкованных челноков. Чуть левее виднелся поставленный под разгрузку лихтер, возможно, тот самый, что прилетал к нам, на «Берту». Пока Аннэйв не просветил меня насчет истинных масштабов «Ньютона», все эти подробности я принимал за какие-то мелкие элементы конструкции, вроде антенн или контейнеров с аппаратурой. И это при том, что в трюм лихтера вполне могло поместиться футбольное поле.
На околоземной орбите постройка такой громады была совершенно невозможна – приливные силы если бы и не разорвали ее на куски, то искорежили бы точно. А в более далеких краях долговременными обитаемыми станциями никто толком не занимался. Драги, исследовательские базы, обсерватории – все корабли имели конструкцию, подчиненную решения конкретных частных задач, и в подобных циклопических сооружениях элементарно не возникало нужды. Никары были первыми и последними, кто отважился на такую затею. И, как я мог теперь видеть, в своем начинании они успели продвинуться гораздо дальше, нежели мы предполагали.
«Ньютон» уже давно перерос понятие «космическая станция», и теперь к нему больше подходило определение «космический город».
– Сколько же у вас там народу помещается? – ко мне, наконец, вернулся дар речи.
– Основная часть вмещает до сорока тысяч обитателей, в гравизоне еще десять тысяч мест, но почти половина из них сейчас пустует.
– Почему? – прозвучавшие цифры не вызывали у меня никаких наглядных ассоциаций, а потому я воспринял их достаточно спокойно. Шок настиг меня немного позже.
– Люди уже настолько привыкли к невесомости, что гравитация их только тяготит. Если бы не обязательные ссылки, то гравизону вообще пришлось бы закрыть за ненадобностью.
– Что еще за ссылки?
– Для беременных, – пояснил Аннэйв, – считается, что в отсутствие гравитации развитие ребенка может протекать с отклонениями.
– И как, помогает?
– Трудно сказать, но в любом случае, год, проведенный в гравизоне, – не такая уж большая плата за душевное спокойствие.
– А сколько.
– Извини, – перебил меня Аннэйв, – нам пора причаливать.
