Так что если я скажу, что Кадеста цеплялась ногой за трубу с ловкостью шимпанзе, хватающегося за ветку, то это, на самом деле, комплимент.
– Я как-то не ожидал, что у вас тут так… просторно, – признался я, оглядываясь по сторонам.
– Да, есть, где развернуться, – Малгер вопросительно приподнял бровь, – куда направимся?
– Сперва в гравизону, – девчонка указала рукой в сторону центральной колонны, вокруг которой обвивался коридор, – надо Олега разместить, да и перекусить было бы нелишне.
– Опять ты про еду! – возмутился ее спутник, – не завтракала что ли? Когда Олег проголодается, он сам скажет, не волнуйся за него. Пускай он сам за себя решает, – Малгер повернулся ко мне, – с чего бы ты хотел начать?
– Э-м-м-м… А что у вас есть?
– Реактор, оранжерея, центр управления, жилые отсеки, производственная зона, доки, обсерватория, спорткомплекс, детский парк. что еще?
– Гравизона, – недовольно буркнула Кадеста.
– Что-что, а твоя гравизона от нас никуда не денется, – не без раздражения парировал Малгер, – вы все равно сюда вечером вернетесь, тогда и посмотрите. Да и завтра у вас полдня еще будет. А вот мое время не резиновое, и тратить его на ожидание, пока вы там разместитесь, да еще и пообедаете, мне не с руки. Так что я предлагаю оставить вещи пока здесь – никуда они не денутся – и прямо сейчас отправиться на экскурсию. Есть возражения?
Против железной логики возражать всегда непросто, и Кадесте пришлось уступить, хотя недовольства своего она не скрывала. Я же в тот момент вообще ничего вокруг не замечал, совершенно ошалевший от нахлынувшего на меня желания посмотреть все, сразу и немедленно! Примерно такие чувства испытывает, наверное, ребенок, впервые в жизни оказавшийся в крупном парке развлечений. Там – пираты, тут – космос, из-за деревьев выглядывает скособоченная крыша дома с привидениями, и еще, и еще. Куда бежать, за что хвататься!? Я напрочь позабыл и о своей миссии и о лежащей на мне ответственности, будучи охвачен таким возбуждением, что у меня, кажется, даже начали подрагивать руки.
– Ну, начинать, как мне кажется, следует с начала, – нерешительно промямлил я, – так что, быть может. реактор?
– Вот видишь, Кади, – Малгер попытался похлопать снисходительно девушку по плечу, но она увернулась, – мужикам техническая начинка интереснее, чем внешнее оформление.
Он закрепил мой баул на стене рядом с лифтом при помощи пары эластичных жгутов, и мы вернулись в кабину. На объемной схеме станции была выбрана новая точка, расположенная в основании центрального, реакторного блока, после чего я еле успел ухватиться за поручень, и меня снова прижало к стене навалившимся ускорением.
На сей раз наше путешествие оказалось не столь долгим. Лифт сразу рванул вертикально вверх, прямо по радиальному тоннелю, ведущему к реакторной зоне. Впрочем, до самого центра мы не доехали, остановившись примерно на полпути, где нас встретил точно такой же кольцеобразный коридор, только безлюдный. Схожесть помещений была совершенно естественной, с учетом того, что станция строилась по возможности из однотипных стандартных элементов. Иногда только табличка с указанием текущего адреса позволяла понять, где именно ты находишься.
Памятуя о наставлениях Малгера, я отыскал соответствующую панель и выяснил, что мы прибыли на первое кольцо первого яруса, в сектор 45. Немного практики, и я смогу даже понимать, что именно означают эти цифры. Задрав голову, я охнул и был вынужден прикрыть глаза ладонью. В отличие от нижнего яруса, куда свет поступал, по всей видимости, через систему зеркальных световодов, здесь, наверху, через прозрачный потолок открывался вид непосредственно на ослепительно сияющий шар реактора. Возможно, примерно так выглядит Солнце при взгляде с Меркурия.
– Впечатляет? – я почувствовал, как Малгер взял меня под локоть.
– Еще бы!
– Это самая близкая к центральной зоне точка. Дальше прохода нет, но я думаю, и отсюда вид неплохой.
– Да уж, – согласился я, – мне и тут смотреть больно.
– Скажи еще спасибо, что стекло металлизированное. Иначе в момент обгорел бы.
– Больше здесь, собственно, смотреть не на что, – заметила Кадеста, – куда дальше?
– Аннэйв сказал, что ваш реактор открытого типа, – ее недовольный комментарий остался незамеченным, техническая сторона вопроса полностью завладела моим вниманием, – это действительно так?
– Все верно.
– И мы, получается, сейчас смотрим на его активную зону!?
– Ишь ты, чего захотел! – рассмеялся Малгер, – не надо все понимать настолько буквально.
– А что же тогда я вижу?
– Реакторный блок – это многослойная конструкция, эдакая высокотехнологичная капуста. Внутри – действительно открытая активная зона, окруженная магнитными обмотками и сеткой из металлических труб с теплоносителем. Эта сеть поглощает основную часть нейтронов, а также рентгеновского и гамма излучения, а поскольку трубы полированные, то видимый спектр после череды последовательных отражений выходит наружу. Там его поджидают газовый и водяной кожухи, где поглощается инфракрасное излучение, а ультрафиолет переизлучается в видимой области при помощи люминофора. В итоге света нам хватает с избытком, мы можем достроить еще несколько ярусов, и даже в них придется окна металлизировать, чтобы не слепило. Таким образом, мы практически без остатка утилизируем всю энергию, генерируемую реактором, и он сейчас работает всего лишь на половине от максимальной мощности – этого вполне достаточно.
– М-да, – смелость замысла и тот факт, что он был доведен до реализации, внушали уважение, – почти как Сфера Дайсона.
– Почти, – согласился Малгер, – были даже предложения назвать станцию его именем, но в итоге большинство все же выбрало вариант «Исаак Ньютон».
– Потрясающе! – других комментариев у меня не нашлось.
Я привык к тому, что реактор – это наглухо закупоренная и тщательно вакуумированная стальная банка, где-то внутри которой горит ядерная реакция, а снаружи выходит электричество и куча избыточного тепла, которое приходится сбрасывать на частоколе радиаторов. И сейчас, глядя на аналогичную систему, только нагло и бессовестно вывернутую наизнанку, я постепенно начал осознавать, насколько далеко никары ушли от остального человечества, и не столько в плане технологий, сколько в умении вырываться из рамок привычных стереотипов, умении мыслить иначе.
– Вы его что, никогда не выключаете? Вот уже тридцать лет?
– Увы, но техника пока еще не настолько совершенна. Во избежание неожиданных неприятных сюрпризов мы раз в два года проводим плановый ремонт нашего «сердца». Энергоснабжение в это время осуществляется от реакторов пристыкованных к станции кораблей.
– А как же освещение?
– Приходится какое-то время обходиться искусственным. Этот период мы обычно называем «полярной ночью», но длится она недолго, обычно недели две-три.
