Чем больше мы недовольны собой, тем больше хотим стать похожими на других. Поэтому мы готовы подражать скорее тем, кто отличается от нас, чем тем, кто на нас похож. Всем хорошо известна способность подражания у угнетенных, например у негров и евреев.
Чтобы затушевать себя или замаскироваться, следует подражать, т. е. стать как можно больше похожим на других. Желание чему-то принадлежать есть частично желание в чем-то затеряться.
Наконец, отсутствие уверенности в себе, типичное для неудовлетворенных, также усиливает их желание подражать. Чем больше мы не доверяем своему суждению и счастью, тем больше готовы следовать примеру других.
79
Простой отказ от своего «я», даже без поисков нового «я» для себя, может усилить склонность к подражанию. Отвергнутое «я» перестает заявлять о своих правах, и ничто больше не мешает его склонности подражать. Это как у детей и бесхарактерных взрослых, у которых собственной индивидуальности не хватает для охраны разума от влияний извне.
80
Чувство собственного превосходства противодействует подражанию. Если бы миллионы эмигрантов, приехавших в нашу страну, были бы «сливками» народов тех стран, откуда они приехали, не было бы единых США, а была бы разноязычная мозаика из разных по культуре групп. Но миллионы разноплеменных пришельцев перемешались быстро и до конца благодаря тому, что большинство из них были выходцами из среды низших и беднейших классов, презираемых и отверженных. Они приехали сюда со страстным желанием сбросить с себя свою принадлежность к старому миру и переродиться к новой жизни, потому они автоматически были снабжены безмерной способностью подражать и усваивать новое
{106}. Чужое в новой стране скорее привлекало их, чем отталкивало. Они жадно хотели приобрести новое лицо и устроить новую жизнь, и чем непривычнее был для них новый мир, тем больше отвечал их желанию. Очень возможно, что для всех неанглосаксов чужой язык являлся добавочной приманкой: необходимость его изучить усиливала иллюзию перерождения.
81
Имитация часто – кратчайший путь к решению. Мы подражаем тогда, когда нам не хватает желания, умения или времени для того, чтобы добиться независимого решения. Спешащие люди охотнее подражают, чем люди на досуге. Иными словами, спешка ведет к единообразию. Непрерывная занятость помогает соединять отдельные личности в сплоченную группу.
82
Само по себе объединение, созданное путем убеждения, насильно или добровольно, обычно усиливает подражательность. Гражданин, призванный в армию, зачисленный в члены сплоченного воинского соединения, подражает значительно больше, чем в гражданской жизни. Личность, став членом какого-нибудь объединения, не имеет собственного определенного «я»; неполноценная и незрелая, она не может сопротивляться внешним влияниям. Сильно развитая склонность к подражанию у примитивных людей объясняется, может быть, не столько их примитивностью, сколько принадлежностью к компактному роду или племени.
Развитая способность подражания у людей, объединенных между собою, является и преимуществом, и опасностью для массового движения. Верных людей всегда легко воспитывать, но они тоже поддаются внешним влияниям. Получается, что крепко связанную между собой группу легко соблазнить и совратить. Учения всех массовых движений изобилуют предостережениями против увлечений иностранными образцами, против «подражания их мерзостям». Подражание чужим проклинается как измена и отступничество. «Всякий, кто копирует иноземца, виновен в нанесении оскорбления нации, подобно шпиону, впускающему врага через потайную дверь»
{107}. Используются все меры, чтобы оградить убежденных от неубежденных. Некоторые массовые движения впадают в крайность: они заводят своих последователей в пустыни, чтобы внешние влияния не мешали укреплению нового образа жизни.
Презрение к внешнему миру, конечно, самая лучшая защита против подражания. Однако активное массовое движение ценит ненависть выше пассивного презрения; ненависть не подавляет подражания, а частично возбуждает (см. раздел 73). Презрение к окружающему как метод изоляции принимается только в случае, когда малые коллективы, желающие сохранить свои особенности, окружены морем иноземцев. Но подобное положение ведет к замкнутости, исключающей приток свежих сил – приток новых последователей.
Большая склонность к подражанию у членов тесно объединенной группы придает этой группе гибкость и приспособляемость. Она усваивает нововведения и меняет ориентацию с поразительной быстротой. Быстрая модернизация объединенной Японии, а также Турции находится в резком контрасте с медленными и мучительными поисками путей для нового в Корее, Иране и в других странах, не охваченных духом единства. Объединенная Советская Россия имеет лучшие шансы для усвоения новых методов и новых путей жизни, чем это было в слабо связанной царской России. Совершенно очевидно, что примитивный народ с неповрежденным коллективным хребтом легче и быстрее модернизируется, чем такой же народ с разрушенными родовыми или общинными устоями
{108}.
Убеждение и принуждение
83
В наше время мы склонны преувеличивать эффективность убеждения как средства внушать мысли и направлять поведение. В пропаганде мы видим могучий инструмент. Искусному применению пропаганды приписываем многие поразительные успехи современных массовых движений. Мы стали бояться слова так же, как меча.
На самом же деле сказочные результаты, приписываемые пропаганде, совсем не похожи на падение стен Иерихона, приписываемое трубным звукам Иисуса Навина. Будь пропаганда сама по себе хотя бы на одну десятую так сильна, как ее изображают, тоталитарные режимы России, Германии, Италии, Испании были бы значительно мягче. Они были бы крикливыми и бесстыдными, но без страшных зверств секретной полиции, без концлагерей, без массового истребления людей.
Правда заключается, по-видимому, в том, что одна пропаганда не может насильно овладеть не принимающими ее умами; пропаганда не способна внедрять совершенно новое, а потерявших веру привести к ней не может. Пропаганда проникает в уже открытые умы и утверждает в них не новые мысли, а только оформляет те, которые уже существовали. Умелый пропагандист заставляет кипеть мысли и страсти, бродившие в умах слушателей. Он только отзывается на их сокровенные чувства. Добровольно верить можно заставить только в то, что люди уже «знают».
Пропаганда в чистом виде имеет главным образом успех у неудовлетворенных. Их страхи, надежды и страсти толпятся у «выхода» чувств и не позволяют этим людям видеть внешний мир. Они видят только то, что уже вообразили себе, а то, что они слышат в горячих речах пропагандиста, – только музыка их собственных душ. В самом деле, неудовлетворенным легче открывать собственные фантазии и слышать эхо собственных грез в запальчивом наборе слов и громких фраз, чем в точных словах, связанных безукоризненной логикой.
