Каллум убрал у меня со лба волосы, вернув мои мысли к происходящему:
— С ней все будет хорошо, Брин. — Он помолчал, и моя Отметина загудела, да как-то странно так, что мне даже стало интересно, не скрутило ли ему живот так же, как и мне. — Обещаю, с Эли все будет в порядке…
Оборотни не очень-то легко дают обещания. Каллум, будучи альфой, был связан своим словом. Мне на самом деле очень хотелось верить ему, но здесь он никак не мог знать, как все обернется. Даже Каллум не был ясновидящим.
Он слегка оскалился, вывернув губы вверх, так, совсем чуть-чуть, — то ли полупредупреждение, то ли полуулыбка.
— И я также обещаю, маленькая Бронвин, что в следующие три недели, до тех пор пока не родится ребенок, ты даже чихнуть не сможешь необдуманно. Идешь в школу. Возвращаешься домой. Можешь делать сколько угодно пожарных гидрантов из бумаги, но ты прекращаешь совать свой нос туда, куда не надо.
У меня было такое чувство, что на самом деле Каллум хотел, чтобы я прекратила давить на него. Прекратила задавать вопросы. Прекратила думать о том, что в воздухе витает опасность — я чувствовала смутное гудение, которое говорило мне о том, что в нашей стае что-то пошло не так.
— С Эли все будет в порядке, а твое поведение будет безукоризненным. — Голос Каллума звучал так, как будто это было пророчество, а не приказ.
И я подавила в себе желание возразить ему. Какая-то часть меня хотела это сделать, но другая часть не могла прекратить думать об Эли.
Твое поведение будет безукоризненным, и с Эли все будет в порядке.
Я изменила порядок слов Каллума и мысленно заключила сделку с Судьбой. Я исполню все, что скажет Каллум, выполню все, что прикажет кто угодно другой, но пусть взамен карма, универсум… не знаю, кто еще… пусть они сделают так, чтобы Эли выбралась из всего этого живой.
Честнее некуда. Сделка есть сделка, и на этот момент осталось только ждать.
Глава
ЧЕТВЕРТАЯ
— С ней все в порядке. С ней все в порядке. С ней все должно быть в порядке. Я крутанулась на каблуках и пошла по коридору, продолжая свою литанию.
[13]
— С ней все должно быть в порядке. Правда, Лэнс?
Отец Девона — мой телохранитель на сегодняшний день и самый неразговорчивый оборотень из всех, кого я знала. Поэтому ничего удивительного не было в том, что он не ответил. Только на этот раз я не была уверена, было ли это из-за того, что Лэнс в своем человеческом облике был вообще не очень общителен, или просто потому, что не знал, что сказать. Непростая обязанность быть бебиситтером у Брин включала в себя многое, но в этот список обычно не входили мое близкое к истерике состояние и обязанность бежать в ближайшую «Плиту Вервольфа», чтобы вытащить меня оттуда.
— С Эли все будет в порядке. — С этими словами я приникла к гигантской груди Лэнса, не желая смотреть ему в глаза. — Она сильная. Она никогда не уступала в драке. — От этих слов у меня заболело горло. — Ведь не все умирают, — прошептала я. — С ней все будет в порядке, правда, Лэнс?
— Правда, — сказал он внезапно громким голосом.
Я взглянула на Лэнса, и жесткие, нордические черты его лица дрогнули, когда он попытался изобразить на нем что-то наподобие улыбки, но это было все равно, как если бы большая белая акула попыталась стать похожей на золотую рыбку.
Это сводило меня с ума больше, чем что-нибудь другое. Эли находилась всего в пяти метрах от нас, за закрытой дверью, вместе с врачом стаи. Схватки продолжались уже целый час, и более вероятно, что они убьют ее, чем не убьют. Меня всю трясло, и, что бы я ни говорила, призраки, танцевавшие в темных углах моего сознания, шептали мне, что люди на самом деле умирают. Может быть, не во время родов, но когда смерть приходила, она всегда была неотвратима.
А сейчас Лэнс действительно говорил со мной и улыбался, и это было что-то невероятное, чего он никогда не делал на протяжении всего моего детства, не говоря уже о том месяце, когда он работал в команде моих телохранителей.
И это, видимо, не могло быть хорошим признаком. Если бы Лэнс думал, что я беспокоюсь из-за пустяков, он бы и слова не сказал.
— Меня сейчас вырвет, — сказала я, отворачиваясь — на этот раз затем, чтобы выбежать в туалет.
Я захлопнула за собой дверь и рванула к унитазу, но ничего не случилось. Я была так испугана, что даже не могла проблеваться. Нужно было уходить. Я не могла просто так сидеть дома и слушать крики Эли, не имея возможности быть рядом с ней. Я не хотела мерить шагами холл, чтобы остановиться только тогда, когда кто-нибудь скажет мне, что все кончено, в том или ином смысле.
И если Лэнс говорил со мной, это значило только одно: его уже почти не беспокоило, сможет ли он меня поймать, когда я соберусь удрать, или нет.
Эли издала еще один жуткий вопль, и я закрыла глаза, желая только одного — не слышать ее криков. Заставляя себя сосредоточиться на единственной цели — побеге, я начала красться к окну, двигаясь так, чтобы нечеловеческие звуки, доносившиеся из комнаты Эли, заглушали звук моих шагов. Я свесилась из окна и начала сползать вниз по стене. Не будь я в хорошей форме — благодаря режиму ежедневных тренировок, который я соблюдала с шести лет, — вряд ли я смогла бы спуститься на землю, не сломав себе обеих ног. Но моя отличная физическая форма и отчаянное желание сбежать дополняли друг друга.
Я упала на землю, вскочила и побежала, не останавливаясь. Подчиняясь инстинкту, я путала следы, петляла и меняла направление, чтобы сбить моих преследователей с толку. В лесу текло несколько ручьев, среди которых был один с довольно неприятным названием — ручей Мертвеца, — и я решила перейти через него. Как только я видела свежие следы, я бежала по ним, развязывая мешочек с кайенским перцем, всегда находившийся при мне, над тем местом, где, как я полагала, каждый уважающий себя нюхач смачно втянул бы носом воздух.
И если это не собьет Лэнса со следа, то тогда уже точно ничего не поможет. Все же остальные будут больше беспокоиться об Эли, чем думать обо мне.
В течение нескольких минут я инстинктивно путала следы, пока не осознала, куда бегу и зачем. В последние несколько недель я вела себя как девочка с плаката про хорошее поведение. Я выполнила свои обязательства по сделке с Судьбой, и теперь настала очередь универсума выполнить свои. С моей точки зрения, это выглядело так: я обещала Эли, что не буду пытаться узнать тайну стаи до тех пор, пока не родится ребенок, а она сама будет вне опасности. В данный момент Эли рожала, и мне пришла пора действовать.
Играя роль примерной девочки с плаката, я не позволяла себе активно размышлять о причине беспокойства стаи и не разрабатывала плана действий, но на уровне подсознания я, кажется, всегда знала, куда мне идти, чтобы найти ответ. Пришлых волков на нашей земле не было. Люди нашей тайны не знали. Существовала угроза — внешняя угроза, которую нельзя было устранить с помощью клыков и когтей. Каким бы ни было решение этой головоломки, единственный мой шанс разгадать ее находился примерно в миле отсюда, в самом сердце леса, на самой верхней точке самого высокого холма, возвышавшегося над долиной.
