– Потому, что таких перегрузок никакой пилот не выдержит, а если и выдержит, то не сможет пилотировать адекватно – ты уж мне поверь.
– Так ты пилот? – спросил Брейн.
– Да, я пилот, приятель. И пилотировал все подряд – толстозадые грузовики и перехватчики.
– Так ты, наверно, офицер?
– Майор.
– Майор, а как ты здесь оказался?
– А ты как здесь оказался?
– Ну, я вообще не гражданин Империи. Я хотел стать им и отправился на сложные задания. И вот теперь, как я понимаю, мне пошли навстречу и я буду служить, может быть, в строевых войсках.
– Ты дурачок, – сказал майор.
– Это почему я дурачок? – сыграл дурачка Брейн.
– Да, потому, что от тебя просто избавились.
– Ну хорошо, от меня и избавились, а ты майор и пилот. От тебя почему избавились?
– Я тоже стал неудобен. Задавал много вопросов, лез не в свои дела.
– А почему ты лез не в свои дела?
– Да потому, что служу давно и все уже порядком надоело. Хочется чего-то новенького, а ничего нового нету. Одна и та же дребедень – перехваты, стрельба. Вот я и полез не в свое дело, а начальство меня перебросило.
– И в который раз? – улыбнулся Брейн.
– Я вижу, ты уже разгадал меня.
– Да это несложно, майор. Стало быть, тебя будут перебрасывать уже не первый раз, и везде ты ни с кем не можешь ужиться?
– Представь себе – нигде я ни с кем не могу ужиться. В смысле с начальством. А они перебрасывают меня все дальше. И вот теперь меня совсем лишили авиации, снова отправили в активный резерв и теперь уже в Пехотный Комитет, а это хуже некуда. Буду доматывать служебный возраст в какой-нибудь дыре в немыслимом качестве.
– Правильно ли я понял тебя, майор, что нас, как какой-нибудь товар, утрамбуют поплотнее в транспорт и спящими отправят до места?
– Ты понял правильно. Как тебя зовут вообще?
– Я – Томас.
– Отлично, Томас. Прибавь еще воинское звание.
– Вроде бы сержант.
– Так вот, вроде бы сержант. Ты совершенно прав – я много где не уживался. Мне давали под зад три раза, и теперь я буду совершать следующий прыжок. Я прекрасно научился глотать эту, как ты называешь, белую глину, и мы накопили ее в себе уже достаточно, а значит, скоро нас перебросят туда, где, как я надеюсь, мне будет весело.
– Ну что же, я к этому готов, – сказал Брейн.
– К этому все готовы.
– Кстати, а как ваше имя, сэр? – спросил Брейн.
Суперколвер улыбнулся.
– Давно не слышал такого обращения? – спросил Брейн.
– Да, – кивнул собеседник.
– Стало быть, у вас давно уже нет майорских погон?
– О да – майорских погон давно нет. Ну да ладно, главное, что мы познакомились, ведь правда?
– Да, сэр. Честно говоря, я здесь немножко устал от такой молчаливой политики. Все молчат и жрут эту дрянь.
– Это означает только то, что все эти бойцы жрут агриколу не первый раз.
– Наверное, я единственный, кто делает это впервые.
– Получается, что так.
– Ну и скажите, сэр, когда же мы отправимся?
– Я думаю, повеселимся еще пару суток, и когда станем едва переставлять ноги, нас запихнут на эти полки.
– Полки, сэр? – переспросил Брейн.
– Да, именно так выглядят изнутри трюмы, в которых перевозят живой товар. Много высоких полок с ячейками – туда нас и будут трамбовать. Ты, когда тебе инъекцию сделают, засунь руки в карманы штанов поглубже.
– Зачем?
– Затем, что запихивать тебя в эти ячейки будет робот и ему по барабану, если у тебя будут торчать руки, ноги или другие какие-то конечности. Сломает и точка.
– Спасибо за совет, сэр.
После этого разговора, как и предполагал майор, Брейн еще двое суток плохо спал и был вынужден глотать «белую глину», чувствуя, что с каждой порцией его сознание затуманивается и он становится куском этой «белой глины».
Ничто его уже не интересовало, ничто не манило, ничто не имело для него никакого значения. Брейн превратился в полное ничто, которое можно было запихивать на высокие полки и везти очень-очень далеко.
День отправки он помнил плохо. Это было какое-то мигание света, какие-то команды здешнего распорядителя. Брейну было совершенно все равно, кто здесь командует и куда его гонят. И вот, наконец, грохот закрываемой створки – это единственный момент, который он запомнил, когда оказался в полнейшей темноте. Еще побаливало правое плечо, куда вонзилась молния инъекции, отбросившая его в жесткий сон.
И он с готовностью провалился в этот сон и проспал, как ему показалось, целый год. Может, так и было на самом деле, но когда он очнулся, чувствовал себя совершенно разбитым.
Болели руки, ноги, в голове стоял звон. Брейн не понимал, где находится, однако его стали энергично приводить в чувство, сделав для начала инъекцию какого-то мощного стимулятора.
От него у Брейна тотчас пробудились ощущения и некоторые воспоминания.
– Помнишь, кто ты, парень? – крикнул ему какой-то канзас и врезал ладонью по лицу.
Левая щека загорелась.
– Ты помнишь, кто ты, придурок? – снова прокричал канзас и опять отвесил пациенту пощечину. Похоже, у них тут был дефицит времени.
Брейн отрицательно покачал головой. Какие-то воспоминания были, но отчего-то ему казалось, что это не о нем.
Тут он увидел перед собой другого канзаса.
– Ну, узнаешь меня? – спросил тот и засмеялся.
– Нет, – сказал Брейн, и почему-то это еще более развеселило санитара.
– Тогда поехали, приятель! – воскликнул канзас, и тут Брейн как будто взлетел и летал очень долго, а потом жестко приземлился на каталку. И когда она уже покатилась, до него дошло, что это лишь платформа с колесиками и он никуда не летал.
Почему-то сейчас это казалось Брейну важным.
Коляска докатилась до какого-то предела, и его стряхнули в трубу, прокатившись по которой он свалился в бассейн с водозаменителем.
Помимо него в этом бассейне уже копошилось не менее полутора десятков других пациентов, с которыми он вместе летел в грузовике-этажерке и которые, как и он, претерпели те же ужасные переживания.
Глубина водозаменителя было метра полтора, и, распрямившись, Брейн нащупал ногами дно.
Кажется, в эту жидкость были добавлены какие-то медицинские препараты, Брейн ощутил, как все его тело начало покалывать холодными иголочками, и это бодрило: он чувствовал, как проясняется его сознание и улучшается зрение.
