Посреди просторной комнаты, стены которой были украшены блеклыми лионскими шпалерами, под оливковым, расшитым бронзой балдахином, стояла громоздкая кровать, в которой громоздилось его израненное тело. Не пропускающие света, тяжелые шторы, на окнах, справа от постели, были стянуты широкой оловянной тесьмой с массивными кистями, благодаря чему, в щель, меж собранными в складки краями плотной ткани, сквозь свинцовые решетки стекол, в помещение проникали снопы солнечных лучей. В огромном камине, потрескивал огонь. А из распахнутой двери, где-то вдалеке, в глубине коридора, слышались приглушенные людские голоса.
Случаются в жизни моменты, когда человек испытывает ужасные страдания, вследствие физической немощи, что окутывает несчастного холодком близкой кончины, опускающейся в душу тревогой неизвестности. Болезнь ли это, сглаз или рана, полученная во время поединка, любая причина, заставляющая человека балансировать на грани, на вершине, тонкой, непроницаемой и крепчайшей ограды, разделяющей два полюса – жизнь и смерть, вынуждая несчастного, затаив дыхание прислушиваться, в какую же сторону толкнет его рука всемогущего Провидения.
Устремив унылый взор вверх, в каркас поддерживающий балдахин, откуда на него глазели деревянные ангелки, прикрывавшие пухлыми пальчиками уста, будто призывая к тишине, Луи погрузился в мрачные размышления: «Отчего же всё так стремительно меняется в нашей жизни? Отчего в один миг приобретает иные краски и оттенки? В ожидании кончины, все те, к кому, ещё вчера, испытывал неприязнь, становятся весьма милыми и безобидными? Все те, кто ежедневно докучал, к кому питал неприязнь, порой и вовсе вражду становятся будто ангелы. Их надоедливость, коварство и ненависть растворяются в мгновение, в благости, наполняющей душу в предсмертный час. И ты твердишь себе, что не вправе был так поступать в отношении многих. Обещаешь, что более не станешь источать нетерпения, насмешливости и жестокости. Напротив, вознамеришься сделать всё, чтобы не принести им обид, более того, никому и никогда, не причинить боли и страданий. А эти исполненные одержимости споры? Вздор, доведенный упрямством и честолюбием до словесного состязания, до исступления, до неистовства! Оказывается всё это вовсе не неизбежность, а лишь ничтожная, никчемная блажь, разрушающая душу и угнетающая разум. И только сейчас, в мгновения когда, кажется, жизнь уже завершена, хочется быть добрым, мягким, справедливым, хочется обнять весь мир…»
Луи попытался пошевелиться, но лишь застонал.
– Ох, как же больно!
Он, оставив тщетные намерения, тихо произнес:
– Вопрос лишь в том, куда всё это девается после выздоровления?
В этот миг, в комнату вошла горничная.
– Простите, я услышала голос. Месье чего-нибудь угодно?
– Воды.
Прошептал анжуец пересохшими губами. Служанка удалилась и через некоторое время вернулась с маленьким серебряным чайником, «носик» которого был приспособлен для немощных, способных утолить жажду лишь с подобной посуды. Вслед за ней, в комнату вошли де Рошфор, де Сигиньяк, Атос и де Некруассон. Они не скрывая радости, глазели на пришедшего в себя Луи.
– Шевалье, я пришел, чтобы вам сообщить, что недоразумения в связи с которыми на вас были возложены обвинения в измене, исчерпаны. Вы преданный слуга короны. Поскорее поправляйтесь, вас, как и ваших друзей, ожидает посвящение в гвардию Его Высокопреосвященства, и алый плащ с золотым крестом. И клянусь – плащ гвардии кардинала, ещё никогда не был возложен на более достойные плечи. Уверяю, это не только мое мнение.
Рошфор улыбнулся, и, поклонившись, вышел. Выслушав кардиналиста, слово взял граф де Ля Фер.
– Я счастлив, видеть вас среди живых, месье де Ро. К сожалению, мои друзья, по известным причинам, не могут засвидетельствовать своего почтения, но от всех нас, имею удовольствие заверить, что четыре мушкетера короля – Атос, Портос, Арамис и д'Артаньян, считают вас своим другом. Вам шевалье, каким-то совершенно немыслимым образом, удалось совершить невозможное – вы добились расположения людей кардинала, сделавшись среди них своим, и завоевали дружбу в глазах королевских мушкетеров, по меньшей мере, большинства из нас. Я признаться подобного не припомню.
Граф уже было собрался уходить, но прежде чем проститься с раненным, он задал вопрос, глядя на скамью, стоящую у изголовья кровати, где среди оружия принадлежащего шевалье, виднелся известный нам кинжал – трофей Луи, доставшийся после схватки с месье де Флери.
– Скажите, де Ро, а откуда у вас этот кинжал?
Взяв в руки оружие, мушкетер без труда обнаружил на лезвие дворянский герб в виде щита увенчанного баронской короной, и разделенного на два поля, где красовались могучее дерево и две мифические рыбы. «Renego» – беззвучно прочел Атос.
– Это трафей, сие оружие, вместе с не менее выдающейся шпагой, досталось мне, на правах победителя, после поединка с месье де Флери.
Граф мрачно кивнув, тихо произнес.
– Трофей, добытый на поле боя, священен. Хочу лишь сообщить вам, что этим кинжалом был убит мой друг, барон д'Альбек. И если вам когда-нибудь посчастливиться выяснить, кто является хозяином сего оружия, то господа Атос, Портос, Арамис и д'Артаньян, ваши вечные должники.
После столь горячих слов, и воспоминаний, очевидно, весьма волновавших мушкетера, раскланявшись, удалился и он. Сигиньяк и Некруассон уселись на мягкие пуфы, возле кровати раненного друга.
– Мы давно не виделись, Луи. Но я счастлив, что вовремя успел на встречу с тобой. Как ты?
– Спасибо Бертран, уже лучше. А где Гийом?
– Он здесь, рядом, в покоях похожих на эти. Так же справлялся о тебе. Все, кто выжил после этого побоища здесь, в стенах Орфилен.
Луи улыбнулся, кивнув головой. Но вдруг он помрачнел, заметив за поясом у Сигиньяка кинжал тамплиеров, после множества злоключений оказавшийся трофеем Гаспара. Встревоженно, глядя в глаза де Сигиньяку, он произнес:
– Гаспар…
Достав из-за пояса оружие, Жиль, с досадой глядя на клинок, ответил.
– Гаспара больше нет с нами. А это, я оставил себе на память.
– Брат господина де Варда, взял на себя хлопоты о погребении Гаспара.
Друзья замолчали. Лишь потрескивание дров в камине напоминало о течении времени.
– Друзья мои, Луи, Жиль, довольно грусти! Я верю, всё ещё впереди!
Желая отвести дурные мысли, воскликнул Некруассон. Печально улыбнувшись, Луи посмотрел на друзей.
– Осталось лишь решить, господа, победили мы, или потерпели поражение.
Во дворе Шато-Орфилен, где граф де Рошфор, во главе отряда латников уже был готов отправиться в путь, сопровождая тюремную карету, с закованным в кандалы узником, появился всадник. Курьер, в покрытом пылью дорожном плаще, остановил взмыленного скакуна, спешился, приблизившись к графу.
– Господин граф де Рошфор?
Кардиналист, не покинув седла, кивнул.
