Мой зять Кристиан, хоть человек не религиозный, питал живой интерес к закулисной жизни Римско-католической церкви.
— Верно ли я понимаю, что на твою роль обычно отбирали лучших семинаристов? — однажды спросил он, имея в виду мои обязанности в папских апартаментах.
— Обычно — да.
— И ты был лучшим на своем курсе?
— Близко к тому, — признал я.
— Я читал, что один такой подавальщик стал Венгерским прелатом. Другой — архиепископом Сан-Паулу.
— Весьма заметный карьерный рост, — усмехнулся я.
— А что же ты, Одран? В тебе совсем нет тщеславия? Ты не хотел бы стать епископом? Или кардиналом? Или даже…
— Знаешь, что в Библии сказано о тщеславии? — оборвал я.
— Что?
— «Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?»
Кристиан нахмурился:
— Это из фильма.
— Из Библии, Кристиан.
— Да нет, это реплика из «Человека на все времена». В прошлую субботу показывали по телику. Это сказал Пол Скофилд.
Я покачал головой:
— Вернее, процитировал Писание.
— Ну ладно.
— В общем, я счастлив тем, что имею.
— Но высокий пост расширяет возможности, — не унимался зять. — Почему ты не хочешь от жизни большего?
Недоумение его казалось искренним, но и Кристиан меня озадачил, поскольку сам он был не из тех, кто жаждет мировой славы. В любом случае, я, покидая Рим, дал себе слово: я не уподоблюсь священникам, которые выступают в газетах, пишут книги или, избави бог, пробиваются в «Программу для полуночников», чтобы выступать экспертом по всем вопросам, отдавая свой голос тому, кто больше заплатит. Я не стану тратить свою жизнь на откашливание у микрофона и прихорашивание перед камерой. Я навеки буду отцом Йейтсом и не превращусь в отца Одрана. Даже если б я не запятнал себя в Риме и не разочаровал тех, кто мне поверил, карабканье по всяким лестницам меня ничуть не прельщало. Воистину у меня было предназначение, о котором говорила мама, и я не хотел его разбазарить. Я хотел понять, кто я, почему избран для такой жизни и что могу дать миру. По-моему, это было весьма амбициозно.
Безусловно, я не мог жить отшельником-созерцателем. Я нуждался в друзьях. В обществе. Иногда мне требовался тот, кто подвергнет сомнению все идеи, которыми меня напитали за семь лет учебы. В такие периоды я нуждался в Томе Кардле.
Где бы он ни был.
Его уэксфордская экономка, страшилище по имени миссис Гилхул, уже на первом году супружества лишилась мужа, о чем и сообщила, едва поздоровавшись.
— Рак его сожрал. — Миссис Гилхул схватилась за горло, словно даже через столько лет ей тяжко об этом говорить. — А ведь совсем молодой был, вся жизнь впереди. Рак — страшная штука.
— Да уж, — согласился я. — Кошмар.
— У вас никто не умер от рака, отче?
— Слава богу, нет.
— Ваши матушка с батюшкой, отче, еще живы?
— Мама жива, — сказал я. — Отец умер, когда я был маленький.
— От рака?
Я помолчал, стараясь не засмеяться над ее жутким пунктиком.
— Нет. Говорю же, моих близких напасть миновала.
— Можно узнать, от чего он умер?
— Утонул. — Мне хотелось поскорее от нее отделаться.
— Прошлой зимой у нас тут сосед утопнул… (Она так и сказала: утопнул.) И мой дядя с маминой стороны в свой двадцать первый день рожденья утопнул в Лох-Нее. А еще деверь сестры моего покойного мужа утопнул неподалеку от Солтхилла. — Экономка покачала головой и на секунду смолкла, но что-то подсказывало, что она вроде знаменитой сказительницы Пег Сайерс, на кого даже слегка смахивала внешне, и готова поведать о целом сонме утопленников, выкручивающих намокшие одежды.
— Все там будем, — сказал я, стараясь, чтоб вышло бодро. — Но, пока живы, надо радоваться жизни.
Миссис Гилхул вскинула бровь моя банальность ее, похоже, не убедила.
— Вы давно знакомы с отцом? Она кивнула в прихожую, где Том говорил по телефону; когда я вошел, он даже не поздоровался, а только махнул рукой — дескать, ступай в кухню. Лицо его как будто стало еще краснее, он постарел, слегка располнел. И явно был чем-то раздражен.
— Уже семнадцать лет, — сказал я. — Мы познакомились в семинарии. Приехали туда в один день.
— Понятно. — Экономка смерила меня взглядом, вытирая руки о передник. А я уж в который раз посмотрел на ее весьма заметную бороду. Миссис Гилхул выглядела лет на восемьдесят, хотя ей было, наверное, не больше шестидесяти пяти. — Последние двадцать пять лет у нас служил отец Уильямс. Чудесный человек. Праведник. Вы его знали, отче?
— Не довелось.
— Как жаль, что мы его потеряли.
— Он утонул?
— Нет, перевелся в другой приход. А ведь ему за шестьдесят, и зачем было его дергать? Он шибко переживал. Загнали его в Уотерфорд. Вообразите, отче, каково ему там.
— Я не бывал в Уотерфорде, — сказал я.
— А я бывала. — Темно-карие глаза экономки загорелись. — Скверный там народец. Ох скверный. Палец в рот не клади.
Я открыл рот, но не нашелся с ответом.
— Отец Кардл совсем не похож на отца Уильямса, — сказала экономка, уставившись в пол.
— Вы не ладите? — спросил я.
— Я промолчу. Да и кто я такая, чтоб высказываться? У епископа женщин сроду не слушали.
Я нахмурился, не вполне понимая, к чему она клонит, но тут вошел Том.
— Пропади они пропадом, эти легавые! — сказал он. — Говорят, примут меры, лишь когда застигнут преступника. Привет, Одран. — Том пожал мне руку. — Все хорошо? Как доехал? Миссис Гилхул угостила тебя чаем?
— Я предложила, отче отказался. — Не глядя на него, экономка вновь занялась пирогом. — Два раза я не предлагаю.
Я засмеялся, но перевел смех в кашель, ибо Том раздраженно закатил глаза и потряс головой.
— Пошли ко мне, — сказал он, направляясь в свой кабинет, и продолжил, когда мы остались одни: — Эта баба меня уморит. Если она баба. Надежных доказательств этому нет. Заметил ее бородищу? Все равно что соседствовать с козлом.
Я опять рассмеялся.
— Что там у тебя с полицией, Том? Какие-то неприятности?
— Машину я ставлю перед домом, — он показал за окно, — славная малышка, купил еще в Лонгфорде и на ней прикатил сюда. Две недели назад выхожу и вижу безобразную царапину во весь бок. Кто-то проскреб ключом, представляешь, какое скотство? Покраска обошлась в шесть фунтов. Шесть! Лишних денег у меня нет, пришлось взять из церковных пожертвований. А нынче утром обнаруживаю, что кто-то кирпичом разнес ветровое стекло. Это кем же надо быть, что такое сотворить, скажи на милость? Тут один парень взялся вставить новое стекло, но это мне обойдется еще в три с полтиной. А полиция заявляет, что сделать ничего не может.
