— Можно взять на пробу? — спросила Мэгги.
— Как это? — не понял я.
— Неужто не помнишь, Кристиан? — вмешалась Ханна. — Как раньше с марками. Берешь на пробу, какое-то время держишь у себя. Если нравятся, платишь за них и вставляешь в альбом, нет — возвращаешь филателисту.
— Идемте в помещение, Ханна, — позвала миссис Уинтер, которой явно не нравилось русло беседы. — Становится прохладно.
— Хорошо, — покорно согласилась сестра.
— Вы здесь до вечера, Мэгги? — спросил я. — Приглядите за ней?
— Не допоздна, — сказала сиделка. — В эту и следующую неделю я в дневную смену. С девяти до пяти.
— Нас знакомили еще с одной нянечкой… как же ее…
— Лили Томлин, — напомнила миссис Уинтер.
— Долли Партой, — сказал Джонас.
— Джейн Фонда! — выкрикнула Ханна и радостно захлопала в ладоши. — Дочка Генри!
В книжном магазине «Уотерстоун», что в конце Доусон-стрит, я встретил своего бывшего ученика Конора Макаливи. Последний раз мы виделись, когда он был на пятом курсе, а сейчас уже готовился к выпускным экзаменам и по выходным подрабатывал, копя деньги на летнюю заграничную поездку. В магазин я зашел просто так, но увлекся Э. М. Форстером, напомнившим о былых временах. Я прочел все его книги и сейчас разглядывал новенькие сверкающие обложки. Я взял «Комнату с видом» и вспомнил кафе Бенници на площади Паскаля Паоли, где провел столько часов, притворяясь, что читаю эту самую книгу, пока женщина за стойкой готовила клиентам эспрессо. Я зажмурился, вспомнив, как потом она меня унизила, и, отгоняя это воспоминание, подумал о своем добром друге, венецианском патриархе. Интересно, есть ли о нем книга или он слишком недолго папствовал и не заслужил биографии?
Поставив Форстера на место, я прошел в отдел беллетристики, задержавшись у полки на «Р», где стояли все книги Джонаса. Конечно, «Шатер». Экземпляров десять. И его второй роман, «Нарциссизм», — о человеке, который себя считал писаным красавцем и злобился на весь белый свет. На столике издания в твердой обложке. Я взял по экземпляру каждого романа (книги Джонаса у меня, разумеется, были, но я частенько покупал их в подарок знакомым) и зашагал к центральной лестнице искать биографический отдел. Я прошел вдоль стеллажей, но биографий не увидел; решив не сдаваться, я направился к кассе, где молодой парнишка что-то набирал в компьютере.
— Отец Йейтс? — Он оторопел, как бывает при встрече с тем, кого никак не ожидаешь увидеть.
— Неужто Конор Макаливи?
— Он самый.
— Что ты здесь делаешь?
— Работаю, — сказал Конор. — На полставки, по субботам и воскресеньям.
— Молодец.
— Как поживаете, отче?
— Если коротко — хорошо. Или поведать о периодической боли в коленке? — сказал я и, поскольку отклика не последовало, добавил: — Шучу, Конор, шучу.
— Понятно. Берете эти книги? — Он кивнул на романы с именем моего племянника на обложке.
— Беру. Ты их читал?
— Читал.
— И как тебе?
— Если честно, мура.
— Вот как.
— Заумная фигня. Автор к нам заглядывает и вечно чего-то из себя строит. И прическа у него дурацкая.
— Я бы не судил столь категорично. Тем более он наш.
— В смысле?
— Ирландец.
— Он косит под ирландца, отче. Вообще-то он норвежец.
— По-моему, он вырос в наших краях. — Я изображал простачка. — Что-то я о нем слышал.
— Кажется, мальчишкой он был здесь на летних каникулах. Отец его ирландец. Да ясно, почему он лезет в ирландцы. Вы назовете хоть одного знаменитого норвежского писателя?
— Не назову.
— То-то и оно.
Я кивнул и посмотрел на книги в своих руках:
— А я вот слышал очень хорошие отзывы. Так что возьму.
— Как вам угодно.
Не сдержавшись, я рассмеялся. Что и говорить, персонал здесь вышколен. Управляющий, кто бы он ни был, мог собой гордиться.
— Кстати, Конор, тебе не попадалась книга о папе Иоанне Павле Первом?
— В смысле, об Иоанне Павле Втором? — переспросил Конор, и я уставился на юнца, вздумавшего меня поправлять.
— Нет, именно о папе Иоанне Павле Первом.
— А разве был такой?
Я опять засмеялся. Экий тугодум.
— Ну вот сам рассуди, — терпеливо сказал я, — мог ли появиться папа Иоанн Павел Второй, если не было Иоанна Павла Первого? Иначе выходит ерунда.
— Веский довод, отче, — ухмыльнулся Конор.
— Бесспорно. А посему я повторю свой вопрос: нет ли у вас книги о нем?
— Если желаете, можем посмотреть, — сказал Конор, и мы вместе обошли стеллажи, но ничего не нашли. Я решил отказаться от поисков и позже глянуть в интернете. Наверняка кто-нибудь написал пару слов о бедняге. Как-никак он был папой. Хоть всего тридцать три дня.
— Как там в школе? — спросил я. — Как все ребята?
— Ждем не дождемся вас, отче, — горячо отозвался Конор, и мне показалось, что он не лукавит. — Преемник ваш грубиян. В библиотеке кавардак. Есть ли шанс на ваше триумфальное возвращение?
— Всего год прошел, — сказал я. — Неужто все развалилось так быстро?
— Вы даже не представляете, отче, как все плохо. — Конор печально вздохнул и присвистнул. — Даже не представляете.
— Я бы охотно вернулся. И я должен вернуться. Мне обещали. Сейчас я замещаю приятеля, которому пришлось отлучиться. Архиепископ сказал, это ненадолго. — Едва я произнес эти слова, меня ожгла мысль: ведь он и впрямь так сказал. А теперь ни звука о моем возвращении. Пожалуй, надо с ним поговорить.
— Через год будет слишком поздно, — сказал Конор. Я уже поступлю в университет.
— Вдруг повезет и в школе еще останутся ученики, — улыбнулся я.
Конор подумал и кивнул:
— Конечно, останутся, отче.
Он смотрел на меня как на придурка, а мне уже было не смешно. Он вправду такой глупый или зачем-то прикидывается? Я всегда считал его смышленым.
— Значит, я беру две книги. — Я положил на прилавок романы и двадцать евро, Конор пробил чек.
— Кстати, отче, — сказал он, — вы слышали об Уилле Формане?
— О ком?
— Уилл Форман. Да помните вы его, отче. Высокий, прямые черные волосы. На уроках всегда отвлекался, болтал по телефону.
— Ах да, — кивнул я. — На английском он обычно сидел за тобой. И что с ним, как он?
— Наверное, в шоколаде. Только он смылся к талибам.
— Что-что? — изумился я. Может, я недослышал?
