— Что ты от меня еще хочешь? — Эту фразу она произнесла не в первый раз, но на этот раз она прозвучала иначе. Не как аналог крика «Прочь!», а как вопрос, на который ждут ответа.
Капитан ответил:
— Я не уголовник, Христина, я…
— Ты убийца! — не дала она ему договорить.
— Я спасал себя и тебя. Тебя, — подчеркнул он. — Эти люди, я их знаю, свидетелей не оставляют, они бы убили нас. Меня и тебя.
— Ты убивал и раньше.
— Приходилось. На войне. На войне внутренней и внешней. Защищаясь. Потому что когда в тебя стреляют, ты можешь или погибнуть, или выстрелить сам. Я не уголовник, Христина, неужели ты не видишь и не слышишь, что я разговариваю сейчас с тобой по-другому. Я лишь представлялся уголовником, разыгрывал роль.
— Там какие-то люди…
— Там мои товарищи. Я капитан госбезопасности, Христина.
— НКВД?! — ахнула она, отодвигаясь от него на кровати. — И ты со мной… Я…
— Тебя больше устраивает уголовник?
— Ты…
— Я знаю, что ты хочешь сказать. Что я врал, что я использовал тебя. Ерунда. Вспомни, разве я выпытывал у тебя что-нибудь? Дознавался, с кем ты связана, кого ты еще знаешь из вашего ОУНа?
— Я ни с кем не связана, не знаю никакого ОУНа! — выпалила Христина. — Я просто приютила знакомого и его приятеля. Ничего больше не знаю! А ты, может, опять врешь! И такой же капитан безопасности, как и уголовник.
— Вот, пожалуйста, — он достал из внутреннего кармана куртки сложенный лист бумаги.
— Что это? — они не сделала ни движения в сторону листа.
— Постановление о твоем аресте.
— О! Да ты изощренный садист. Захотел насладиться всей цепочкой моих мучений. Ничего не пропустить. Пытать тоже сам будешь?
Она быстро отказалась от предположения, что он выдает себя и за чекиста. Наверное, уже поняла, что на сей раз это правда. Малоутешительная для нее правда.
— Я почему здесь и почему ничего у тебя не выпытывал. Потому что мне далеко не все равно…
— Ты еще скажи, что любишь меня? — перебила она, саркастически улыбнувшись.
— Я не скажу, что полюбил тебя, я скажу по-другому. Ты мне стала не безразлична. И если бы ты была мне совершенно безразлична, не было бы меня здесь сейчас. Пришли бы только они, — он показал рукой на стену, отделяющую комнату от кухни. — Я хочу избавить тебя от тюрьмы…
— Избавить меня от тюрьмы?! После того, как сам меня туда определил. Избавить меня можно было не приходя ко мне! — Она соскочила с кровати и теперь стояла возле стены.
— Ты сама нашла тюрьму. Ты не знала, на что идешь? Не знала, чем ты занимаешься, что тебя ждет? Меня бы не было здесь никогда, если б не твой собственный выбор. Решила работать на ОУН — будь готова к тюрьме.
— И пойду, — она стояла, гордо выпрямившись. — Я не боюсь.
— А зря, — капитан протянул руку, забрал с кроватного покрывала постановление об аресте, убрал в карман.
«А как он к ней относится на самом деле?» — спросил он сам себя. Наверное, не уложишь в одно предложение. Венок, сплетенный из отношения к ней как к врагу, ненавидящему мою страну, из жалости, из отношения к ней как к женщине. Короче говоря, любому психиатру было бы в чем покопаться.
— Зря, — еще раз повторил капитан. — И будете сидеть вместе с братом. Правда, в разных лагерях, но оба сидеть. А можете оба оказаться на свободе.
— Брат, — она сразу потеряла прежнюю позу, шагнула вперед, но напоролась на кровать и остановилась. — Зачем ты… вы заговорили о брате?
— Потому что ты можешь получить свободу не только для себя, но и для брата. И решение ты мы должна принять сейчас, в этой комнате. Время играет не последнюю роль.
— Я понимаю, — ее глаза сузились, — понимаю. Ты хочешь, чтобы я предала, или, как говорил ты, когда прикидывался уголовником — сдала.
— Нет, не хочу — капитан поднялся тоже и заходил по комнате. — Это не нужно. Нами арестовано шестнадцать членов вашей организации. Включая Миколу, Кеменя и даже священника униатской церкви. Вашей организации больше не существует.
Капитан не стал говорить о том, кто из тех, кого он назвал арестованными, погиб, ранен и как это произошло. И какова его роль в произошедшем. Ни к чему сейчас лишние встряски.
— Я подозреваю, что у тебя, Христина, существуют собственные связи, но мне они не нужны.
— А что ж тебе нужно?
— Твой собственный отход на ту сторону. На ту сторону границы.
— С чего ты взял, что он у меня имеется?!
— Если у тебя его нет, это плохо, Христина. Потому что тогда тебе нечего мне предложить в обмен на твою свободу и свободу твоего брата.
— Свободу мне и моему брату! — воскликнула она нервно и даже хлопнула в ладоши. — Неужели ты думаешь я могу тебе — тебе! — после всего верить. Неужели ты думаешь, я могу вам, палачам и величайшим лжецам на свете, поверить!
Капитан подошел к ней, встал совсем близко от нее, так что до него долетало ее дыхание. Сказал тихо:
— Мне не верь. Я не могу решать подобные вопросы. Но я звонил наркому Берии и получил его согласие. Он согласен, Христина, подписать такой приказ, если ты дашь необходимые сведения. Он согласен также подтвердить тебе лично по телефону все те обещания, что ты слышишь от меня. Это тебя устроит?
— Нет, — ответила она, отворачиваясь от пристального взгляда Шепелева. — Этого грязного убийцу я не видеть не желаю, не слышать.
— А те, на кого ты в конечном счете работаешь, не палачи? — Капитан повысил голос. — Или нет в Германии концлагерей, или там не преследуют людей за принадлежность к определенной национальности, разве Гитлер не захватил часть Польши? Разве не уничтожает он сейчас польскую интеллигенцию, евреев, польское офицерство? И окажись твой брат тогда на польско-немецком фронте, ждала бы его та же самая участь.
— Я не работаю на немцев, я посвятила себя великому украинскому народу, ставшему моим родным народом, его свободе! — она говорила уже с меньшим пафосом, нежели звучал чуть раньше.
— Давай не будем лукавить, Христина, — а капитан все повышал голос, усиливая этим свое давление. — Тебе и мне известно, кто стоит за спиной вашей и им подобных организаций. Гитлер. Его абвер и гестапо. И им ваша свободная Украина нужна так же, как кролику святое причастие. Не будет здесь нас, будет здесь Гитлер. И ты сразу перестанешь быть преподавателем университета, а станешь лицом славянской национальности, лицом второго сорта, которого надо перевести в рабы или уничтожить. Вот каким целям служит ваша борьба. Ладно! Не веришь коммунисту вообще, Берии в частности. Тогда верь мне. И представь, что будет, если ты откажешься.
Он положил ладони на ее плечи.
— Ничего не получится тогда, Христина. И ты, может быть, никогда уже не увидишь брата. Не перебивай! Послушай, на что я получил одобрение товарища Берии. Ты отдаешь мне свой отход за кордон со всеми тамошними паролями и адресами. Взамен на свободу выходит твой брат. Местом жительства вам будет выбран один из северных городов. Да, вы будете под надзором. Но вы будете на свободе. Вас не станут наряжать в ватники с номерами, выгонять в мороз на лесосеки, кормить баландой, от которой скоро выпадут все зубы. Вам не придется иметь дело с уголовниками, с настоящими уголовниками, которых ты сегодня видела у себя в доме, а они там, в лагерях, заправляют всем, их порядки там правят, в женских лагерях и мужских. И женщины, уверяю тебе, ничуть не менее жестоки. Еще болезни, конвой, никаких книг. Свобода будет не такой, о которой ты мечтаешь, но плохая свобода лучше доброй неволи. А когда-нибудь, Христина, вы сможете вернуться во Львов или в Польшу.
