В утреннем ритуале среди механических действий, превратившихся за годы в условные рефлексы, было и такое: оставить нитку в зазоре, там, где косяк прилегал вплотную. Оставить так, чтобы торчал едва заметный кончик. Примитивно, но покуда не возникало серьезных угроз целостности жилища и, значит, не было необходимости сочинять что-то похитрее. И вообще штуковать с нитью капитан давно бы бросил, не сделайся она уже привычкой сродни чистке зубов, без которой утро уже казалось бы недоделанным. Ну вот, перестраховочный вариант, наконец, и оправдал себя — серый, растрепанный кончик нити сейчас на привычном месте отсутствовал. Выходит, дверь открывали. Капитан расстегнул третью и все остальные пуговицы, повесил пальто на вешалку, на соседнем крюке пристроил шарф и шапку.
Его проверили и ушли? Или дожидаются внутри? Вопросом «чьи это фокусы?» капитан до времени не задавался — досрочных ответов наберется тьма. Подцепив пальцем дверную ручку, Шепелев осторожно потянул на себя. Не поддается, заперто. Табельный ТТ, имея на это право, капитан без нужды с собой не таскал. А вот, получается, зря не таскал. Что теперь остается делать, как не вести себя до предела глупо?
Шепелев постучался в собственную дверь.
— Хозяин пришел! Отзовитесь, граждане! Иначе буду держать дверь под прицелом, пока не приедет взвод.
«Никто не отзовется, — спросил себя хозяин комнаты, — и что тогда?» Действительно вызывать подмогу и попасть в еще более дурацкое положение, если внутри никого не окажется? Лучше, конечно, в дурацкое попасть, но живым. Правда, технически выполнить угрозу не так-то просто. Аппарат стоит в комнате Шепелева, отвода в коридор, естественно, нет. Естественно, потому что не хватало, чтобы кто-то мог иметь возможность подслушивать разговоры капитана госбезопасности. Значит, придется выходить на площадку, звонить в соседнюю квартиру…
За дверь скрипнуло кресло. Его, Шепелева, любимое кресло-качалка, приобретенное год назад в мебельном магазине, в отделе старой мебели. Ему ли не знать голоса предметов собственной комнаты. Скрипнуло, вслед за этим послышалось, как оно, кем-то покинутое, покачивается вхолостую. Донеслись шаги, приглушаемые ковром, но все же отчетливые — некто не слишком заботился, чтобы ступать неслышно. Шаги из угла продвинулись на середину комнаты.
Что прикажете делать, капитан? Вставлять ключи, отпирать и распахивать дверь с криком «Ложись, гад, стреляю!». Или, распахнув, бросить внутрь пальто — если некто держит палец на спусковом крючке, то рефлекторно должен выстрелить — а самому метнуться на пол, перекатиться, подсечь ноги затихарившегося товарища, а дальше у кого реакция лучше, кто ловчее и сильнее?
— Эй там, в засаде! — теперь Шепелев говорил по крайней мере не сам с собой и не с призраком, а с кем-то во плоти. — Последний раз спрашиваю, что делать будем?
— Веники вязать будем, капитан, — раздалось из комнаты. — Унюхал, легавый!
Шепелев чертыхнулся и полез в карман за ключами. Тот, за дверью, еще пока не видимый, но узнанный, продолжал говорить:
— Замки у тебя — такие только на сиротские спальни ставить. Соплей открыть можно.
Капитан зашел в комнату, вновь запер охаянные замки и включил свет.
— Здорово, Жох. Закончились зажиточные хаты, по друзьям-приятелям пошел?
Леонид по прозвищу Жох осклабился, показывая сколько железных и золотых зубов у него во рту. И тех, и других хватало. Он стоял, руки в карманах, посредине комнаты, высокий, жилистый и пьяный. А на столике возле покинутого им кресла, утром еще пустого столике, блестела бутылка водки, на треть пустая, и кучилась на газете закуска: нарезанная краковская колбаса, хлебная буханка и конфеты «Коровка». Придавливали газету и два стакана: с каплями на стенке и сухой.
Шепелев приблизился к человеку, который никак не мог быть другом капитана госбезопасности. Осведомителем — да, запросто. Но осведомителем-то вор как раз и не был. Один раз, правда, помог вор капитану, когда тому потребовалось срочно, очень срочно, за одну ночь отыскать где-то спрятавшегося в городе шпиона. А так они, как и положено друзьям детства, просто изредка встречались распить бутылку вдали от посторонних глаз, на одной из ленинградских крыш с голубятней.
— Докорешился с легавым, додружбанился. — Пожатие Жоха, короткое, жесткое, выдавало обманчивость его худобы. Силы в его сухожилиях и сухих мышцах не меньше, чем в кольцевых мышцах удава.
— Что стряслось?
А стряслось — капитан видел по посеревшему лицу вора и по тусклым глазам. И по трети бутылки, выпитой в одиночку.
— Пойдем, капитан, вольем по сотке.
Леонид не выпил, а именно влил в себя водку, зажевал колбасным кругляшом и притянул к себе по столу пачку «Севера».
— Хреново, капитан. Мне, — Жох ткнул себя в грудь двумя пальцами с зажженной папиросой. — Хреново. Пропадаю. Пропал.
— Не тяни кота за бейцы, говори, — Шепелеву не доставляло радости видеть вора вот таким. Придавленным, притопленным, так можно сказать.
— На послезавтра объявлен сходняк. В Луге. Сегодня в ухо нашептали верное, — Жох глубоко затянулся, задрал голову и пустил дым вверх, — меня там на правило́ поставят. Догадываешься, за какие дела?
Леонид спросил и откинулся в качалке, заставив ее конструкцию дерево заскрипеть, а полозья задвигаться. Он молчал, жадно и часто затягиваясь.
— Да ты уже сказал, чего догадываться, — ответил капитан. — Пронюхали о нашем знакомстве.
— Верно. А за это у нас ставят на ножи, — Жох показал «вилы в горло». — Правильно ставят. Так и надо. Без претензий. Но не хочу, капитан. Не для того я полз по тундре на брюхе, выбирался из болот, чтоб меня в Луге зарезали, как барана.
Огнеметные танки на Литейном мосту, лениградцы провожают бойцов РККА на войну с белофиннами
Леня-Жох качнулся в кресле вперед, нагнувшись, перевалил длинное тело через подлокотник, загасил окурок в пепельнице и обнял ладонью бутылку.
— Давай, капитан, добьем пузырь, двигай стакан. Ты не волнуйся, у меня тут есть запасец, — Леня качнул рукой с бутылкой, показывая, что «запасец» стоит на полу за столиком. Но Шепелев, кажется, вдруг перестал слышать и замечать гостя, погрузившись в свои мысли.
— Эй, капитан, проснись! Стакан пасуй!
— Погоди со стаканом, — «проснулся» капитан. Но вроде бы не до конца «проснулся», вроде бы что-то еще обдумывал. — Что собираешься делать?
— В Ташкент подамся.
— К Батыру?
— Ну, — Жох дотянулся, до капитанского стакана, подвинул и опрокинул в него бутылочное горло.
— Достанут ведь.
— Достанут, — не стал спорить Леонид, ставя пустую бутылку на пол, — но не сразу. Может, до того успею перебежать в новую нору.
