«Что за пургу гонит наш бугор? — недоумевал Жох. — Тухача приплел, которого два года как шлепнули. Да еще в кипеш приходит, того и гляди волыну выхватит и шмалять начнет. Снежная болезнь? Нет чтоб радоваться. Колбасников завалили, одного повязали, можно дырку под орден сверлить».
— Переписку со своими германскими сторонниками он не прекращал и тогда, когда занимал пост командующего Ленинградским военным округом. Как осуществлялась эта переписка? Никто не знает и никогда не узнавал. Теперь я перехожу к самому главному.
Попов давно перестал слушать. Пускай командиры думают. А он проведет их потом по следам. Да, следов хватает, стало быть, зверья здесь много, богатые края. Эх, сейчас медведя самое время брать. Петька-тракторист, небось, уже добыл себе. А он не скоро с этой службой вернется в Дедовичи. Галка, небось, не дождется. Может, предложить командиру лося взять? При мясе бы отряд был. А сохатого он в полдня им найдет, делов-то. И с рыбой в тутошних краях должно быть хорошо…
— Скоро этот край станет советской территорией, нашей землей. И в один прекрасный день наш пограничник, лесник, грибник, спортсмен-лыжник или охотник обнаружит в озере, что в двух шагах от нас, странный предмет. Кому именно повезет обнаружить, как это случится, разглядит этот некто самолет под водой или наткнется, купаясь, — не скажу. Или, может быть, попадет кому надо на глаза бумажка из захваченных финских архивах с упоминанием, что в таком-то озере лежит престранный предмет. Или, что вероятнее всего, потому что проще всего, один из взятых в плен финнов проговорится на допросе об обломках, похожих на самолетные, в озере таком-то. Короче говоря, так или иначе нам станет известно о таинственном предмете на озерном дне. Разумеется, обломки извлекут. И, еще более того «разумеется», они попадут к нам в НКВД. Где будут по кусочкам разобраны, рассмотрены. Все. Больше ничего германской разведке делать не надо. Все, что требуется, сделаем мы сами. Сами раскроем секрет коробки с ваксой. Сами определим, что самолет потерпел аварию в тридцать первом году. Даже, я уверен, где-то в чем-то запрятан месяц и день аварии. Сами расшифруем, что означают эти записи, — капитан потряс листами тонкой бумаги, что сжимал в руке. — Сами установим, что они предназначались Тухачевскому. Решим, что их собирались сбросить в пограничном районе, а оттуда хожеными тропами переправить через границу и отдать маршалу-предателю, но вот не долетели. Думаете, я многое понял из того, что прочел? Мало, совсем мало. Но я помню материалы следственного дела, поэтому догадался, кому адресовано послание. Запомнил кодовое имя, которым якобы наградили Тухачевского якобы его немецкие друзья — «Снегирь». А так в этих бумажках, — командир положил листы на колени, разгладил их и продолжал, говоря, поглаживать их ладонью, — ни одной фамилии не названо. Только клички. Мы сами должны догадаться, кто под ними скрывается. Для упрощения задачи тут подкинуты некоторые детальки. Например, «передайте Тарантулу, вы должны с ним увидеться на маневрах» и так далее. И мы догадаемся, сопоставив даты и заглотив все намеки, что под незнакомой кличкой, не из тех, под которыми проходили в переписке расстрелянные соратники «Снегиря», скрывается Жуков. Правда, это единственная фамилия, которую я расшифровал. Но мы в кабинетах раскодировали бы всех, непременно. И потом добавили бы к ним еще десяток-другой для верности. Я…
— Стой! — вскрикнул Хромов. В последние минуты он слушал, встав на колени и упершись кулаком о стенку палатки. Его взгляд перескакивал с командира на бумаги и подолгу застревал на том и на другом. Во рту его пересохло, говорить стало трудно. — Ты… хочешь сказать, что Тухачевского оклеветало СС, а мы поверили? Что нам всучили на него дезинформацию?
— Не знаю, Хромов, не знаю! — капитан уже не скрывал своего состояния, не пытался держаться невозмутимо. — У меня тоже все в башке набекрень! Но этот самолет — провокация! Как еще ты можешь объяснить всю эсэсовскую возню в районе боев?! Проруби, обломки, письмо. Или самолет — провокация, задуманная как продолжение той провокации, как часть той провокации. Часть, которая, дескать, отыскалась только благодаря войне. Благодаря тому, что мы заняли наконец эти территории. Или материалы по Тухачевскому подлинные. А немцы подкидывают нам приписочку к ним. Дескать, не все заговорщики тогда были выловлены. Было еще и второе звено, помельче, потому, дескать, и ушло сквозь ячейки от возмездия. В тридцать седьмом немцы получили от нас подарок. Получили, что мы своими руками убрали своих полководцев, тех, кого немцы боялись больше других. Но за два года взошла новая поросль, не менее талантливая, они ее должны бояться не меньше. А фашисты готовятся к войне…
Хромов вскочил, ударился головой о мягкий палаточный свод, пригнулся, снова сел.
— А если ты ошибаешься, капитан? Если вот, — Хромов вытянул указательный палец, — вот то, что на коленях у тебя, настоящее. Если СС не нашло способа передать по-другому. Ведь просто вручи — мы не поверим, сразу будет понятно, что дезу суют, хотят оклеветать наших командиров. И пришлось правду вручать по-кривому…
— Вот! — наверное, револьверный выстрел в палатке прозвучал бы для бойцов отряда тише командирского «вот». — Вот так и будет! Я этого ждал! Вот так и решат! А вдруг правда? А проверим-ка! А потом — а на всякий случай посадим или для верности расстреляем!
— Что?!! — загрохотал Хромов, опять вскакивая, но на этот раз заранее пригнувшись.
— Сесть! Сесть, твою мать!
Хромов подчинился, почти рухнул обратно, потому что никогда не слышал, чтобы Шепелев так дико орал.
— Мне плевать, правда это или неправда. Собирался Тухачевский, Якир и на третьих ролях Жуков устраивать переворот или не собирались. Хоть сто переворотов. Быльем уже поросли эти перевороты. Но не дам делать того, чего хочет от нас немец! Чего он ждет, пускаю слюну. Своими руками гробить комсостав! Хватит работать на немца. Я здесь командир и я не дам!
Чиркнула бензиновая зажигалка, взметнувшийся огонек поднесли к бумажному кончику, он вцепился в кончик, и жадно, словно проголодавшись, пламя понеслось по чернильным строчкам на тонкой бумаге.
— Да ты… — миг Хромов очумело пялился на подожженные документы, потом вновь вскочил и бросил руку к кобуре, висевшей на опоясывающем фуфайку ремне. — Не позволю!
Хромов успел только расстегнуть кобуру и показать рифленую рукоять ТТ со звездой в центре, когда его ноги оторвались от пола и он начал заваливаться на спину. А Жох, не удовлетворившись подсечкой, по-обезьяньи запрыгнул на Хромова и вбил кулак в фуфаечный живот. Двинул бы и еще, но остановил командирский рык:
— Отставить!
— Да его, гниду легавую, к стенке надо! — повернулся Жох, продолжая оседлывать Хромовский живот. — На командира руку поднял!
— Отставить, — еще раз произнес командир, откидывая палаточную полу и выбрасывая наружу догорающую бумагу. — Сойди с него, сядь в угол и затихни, понял?
— Есть, — проворчал Жох.
— Хромов!
Второй из капитанов, морщась от боли, приподнялся.
— Хромов! — еще раз обратился командир.
