Рейхскомиссар Украины Эрих Кох, на Нюрнбергском процессе вещавший про свои симпатии к СССР, 5 марта 1943 года в Киеве внушал соратникам по партии совсем иное: «Я смогу выдавить из этой страны всё до последней капли. Население должно работать, работать и ещё раз работать… Мы господствующий народ, а это означает, что самый примитивный в расовом отношении немецкий рабочий биологически в 1000 раз ценнее в сравнении с украинцем»
[181].
Министр пропаганды рейха Йозеф Геббельс не увлекался заявлениями о «расе господ». Некоторые исследователи связывают это с тем, что его физический недостаток – врождённое косолапие – делал неприятными для него подобные разговоры. Однако когда стало ясно, что план «Барбаросса» провален, и потребовалось объяснить, почему это произошло, Геббельс крайне изворотливо обосновал неудачи Германии опять же… неполноценностью русских, причём сознательно отделил их от советской идеологии. Вот что он писал в статье с ёрническим названием «О загадочной русской душе»:
«Они бесчувственны, словно животные. Лишения и нищета – обычные условия их существования, и потому русские не так уж сильно цепляются за жизнь. Жизнь простого человека там ценится меньше, чем велосипед. Высокая рождаемость позволяет быстро восполнить любые потери. Русские обладают примитивным упорством, которое не следует путать с храбростью. Храбрость – это мужество, вдохновлённое духовностью. Упорство же, с которым большевики защищались в своих ДОТах в Севастополе, сродни некоему животному инстинкту, и было бы глубокой ошибкой считать его результатом большевистских убеждений или воспитания. Русские были такими всегда и, скорее всего, всегда такими останутся»
[182].
В современной России правые публицисты пытаются оспорить русофобию нацистов ссылкой на некоторых германских расологов, которые отрицали принадлежность славян к низшим расах и, более того, отрицали сам принцип разделения человечества на высшие и низшие расы. Действительно, ряд учёных, в первую очередь профессор Берлинского университета и глава расового института в Далеме Ганс Гюнтер, придерживались именно такой точки зрения. Но в реальности Гитлер не слушал ни Гюнтера, ни других своих оппонентов. На этот счёт мы имеем надёжное признание самого профессора, который писал о фюрере:
«Он в “гнусном оптимизме”… полный иллюзий принятия желаемого за действительное, как-то провозгласил на одном партийном съезде, что немецкий народ, мол, стал ещё красивее благодаря национал-социализму. Из таких несостоятельных представлений можно также понять, что он допустил глупое словосочетание “раса господ”, во внешнеполитическом применении столь же вредное, как наименование “славянские недочеловеки”, которое было перенесено – тоже подобранным Гитлером – Эрихом Кохом, истинным недочеловеком, даже на вначале прогермански настроенных украинцев»
[183].
Таким образом, политическая и идеологическая целесообразность брала в представлениях Гитлера верх над доводами учёных (если те вообще осмеливались спорить). Этот принцип простирался сколь угодно далеко, к примеру, в риторике фюрера и других нацистских бюрократов слово «раса» регулярно использовалось в додарвиновском значении как синоним слова «народ», хотя с точки зрения современных ему расологов ни немецкой, ни славянской, ни еврейской расы не существовало. Думается, что Ганс Гюнтер подошёл вплотную к объяснению этих гитлеровских казусов, усматривая в фюрере сходство с Жаном Кальвином и таким крупным государственным кальвинистом, как Оливер Кромвель:
«…более подходящим представляется сравнение Гитлера с Оливером Кромвелем, тем более что Гитлер якобы рассматривал этого английского государственного деятеля и полководца как один из образцов для себя… Кромвель считал себя избранным Богом – Богом, который, однако, для обусловленного кальвинизмом благочестия англосаксов был в гораздо большей степени Богом Ветхого, нежели Богом Нового завета, – избранным ради славы и растущей силы пуританско-протестантской Англии, которой надлежало добиться мирового господства. Когда в его письмах упоминается об ужасах, которые он приказывал и допускал в захватнических войнах против католиков-ирландцев, там всегда есть дополнение, что он-де совершал такое как служитель Бога»
[184].
Господство для Великой Германии – вот что более всего волновало Гитлера, как господство для Великобритании – Кромвеля. Мировоззрение лидера нацистов было теснее связано с религиозными идеями кальвинизма об избранности, чем с современной ему генетикой и антропологией. Из философии, истории и науки фюрер брал лишь то, что соответствовало его аннексионистским геополитическим устремлениям.
«Опасность немцам исходит от крови других народов, прежде всего славянских»: антиславянская расовая политика Третьего рейха
В 1925 году «Майн Кампф» была исповедью политического авантюриста, потерпевшего поражение при попытке взять власть во время «Пивного путча». К 1939 году её автор стал всемирно признанным фюрером германской нации. Это, конечно, сказалось на популярности гитлеровского труда: перед началом Второй мировой войны совокупные тиражи «Моей борьбы» в рейхе уступали только тиражам Библии с перспективой вскоре обойти их. Эту книгу в качестве свадебного подарка получали все немецкие молодожёны. Остыв после брачных торжеств, они по-прежнему могли прочесть у своего вождя о том, что судьба уготовила Германии покорить Восток, населённый низшей расой. За прошедшие с первого издания годы политическое значение этих строк выросло прямо пропорционально карьере Гитлера: из призывов политика-маргинала они превратились в программу государственного лидера. То, что фюрер не смягчал и вообще не редактировал старый текст, приобретший такую известность, наводило на мысль: свою точку зрения он не поменял.
«Эта книга до сих пор составляет основу воспитания наци, ведь её программа фактически проводится в жизнь. Ведь Гитлер вчера ещё говорил в ней с величайшим презрением о русском народе. Что ж, изменил он свой взгляд сегодня?» – пытался образумить симпатизантов Гитлера из числа русской эмиграции А.И. Деникин в 1938 году
[185].
А Джордж Оруэлл в рецензии на английское издание «Майн Кампф» 1940 года отметил:
«Когда сравниваешь его высказывания, сделанные год назад и пятнадцатью годами раньше, поражает косность интеллекта, статика взгляда на мир. Это – застывшая мысль маньяка, которая почти не реагирует на те или иные изменения в расстановке политических сил. Возможно, в сознании Гитлера советско-германский пакт не более чем отсрочка»
[186].
